— А мое внутреннее чувство подсказывает мне, что он не станет сейчас резко срываться с места, — возразил Слепой.
Впрочем, не успели они допить кофе, как их спор разрешился сам собой.
Профессор сам наконец позвонил Слепому.
— Простите, — пробормотал он упавшим голосом, — вы, наверное, подумали, что я забыл о нашем уговоре… Понимаете, товар еще не готов. Мне не до того было. Я пытался сам решить свои проблемы, но у меня не вышло. И я решил обратиться к вам… Я не знаю, кто вы… Но я чувствую за вами силу. И очень прошу помочь.
— Помочь в чем? — уточнил Слепой. — Я думаю, для начала нам нужно хотя бы встретиться.
— Да, действительно. Это нетелефонный разговор. Но обычно все дела с Хозяином мы решали без личных встреч. Я не могу светиться…
— Вы что, агент иностранной разведки, что боитесь светиться? — спросил Слепой с иронией.
— Есть причины, по которым я стараюсь делать все возможное, чтобы меня не идентифицировали с тем человеком, который поставляет товар Хозяину… — начал профессор.
— Понятно, — кивнул Слепой.
— Это может повредить общему делу, — сказал профессор.
— Безусловно, — согласился Слепой и продолжил: — Так где и когда мы сможем встретиться?
— Только поздно вечером, — сказал профессор. — Я приеду на черном джипе «чероки» туда, куда вы укажете.
— На такой шикарной машине в глухих безлюдных закоулках небезопасно. Поэтому давайте встретимся на парковке у станции метро «Кропоткинская», — предложил Слепой. — Я буду на серебристом «фольксвагене».
— Ну что? — спросил Степан.
— Назначил встречу, — сказал Слепой и предупредил: — Я бы не хотел, чтобы ты сообщал своему куратору о нашей встрече. Иначе можно все испортить. Если этот профессор почувствует неладное, он потом ни за что не покажет нам место, где расположена лаборатория.
— Я не собираюсь никому ничего сообщать, — обиделся Степан. — Но одному тебе ехать на эту встречу тоже не стоит.
— Хорошо, — кивнул Слепой. — Но при любых обстоятельствах ты останешься сидеть в машине.
Степан, обрадованный тем, что день у него свободен, в надежде, что все-таки найдет Федора, поехал дежурить к отелю.
— Только не опаздывай, — предупредил его Слепой, — в девять нам нужно выехать.
Сам же Глеб решил использовать Интернет, для того чтобы выудить максимум информации о профессоре Кочергине и братьях Лущиках.
Однако, когда Степан, покручивая на пальце ключи от «фольксвагена», ушел, он для начала включил телевизор, чтобы посмотреть новости. Одно свежее утреннее сообщение особенно заинтересовало Слепого.
— Сегодня утром, — вещал с экрана молодой диктор, — у ремонтных мастерских за Казанским вокзалом был обнаружен труп мужчины. По документам это некто мистер Джон Смит, гражданин Соединенных Штатов Америки, бизнесмен, занимавшийся продвижением на российский рынок новейших пищевых добавок. По предварительной версии следствия, мужчина был избит до смерти и ограблен группой неизвестных.
На экране появилась неясная картинка, снятая, очевидно, с привокзальных камер видеонаблюдения.
— Как подтверждают камеры видеонаблюдения, — говорил диктор, — в 22 часа 12 минут мистер Смит достал сумку из автоматической камеры хранения. Составлен фотопортрет человека, который находился в здании вокзала вместе с ним. Это мужчина в возрасте около сорока лет…
И тут на экране появилось лицо… Федора.
Слепой чуть было не присвистнул.
— Всех, кому что-либо известно об этом мужчине, просим сообщить по телефону, который вы видите на экране, или в ближайшее отделение полиции.
Итак, в последний раз Федора видели ночью на вокзале. Значит, чтобы напасть на его след, стоило поехать на вокзал. Слепой пожалел, что Степан забрал его машину. До трех вокзалов, конечно, можно было доехать и на метро, но ведь неизвестно, как сложится обстановка на месте. Вполне возможно, придется еще куда-нибудь ехать. Хотя, если там, у вокзалов, ему действительно удастся взять след, можно будет вызвонить Степана, который в «фольксвагене» дежурит у отеля.
Вокзалы всегда были кладезью информации. И Слепой, разумеется, время от времени пользовался услугами постоянных привокзальных жителей. Привокзальные бомжи были особой публикой. Кто-то, как только появлялись деньги, садился в скорый и поминай как звали. А кто-то оседал в Москве и каждый день встречал и провожал все поезда. У бомжей-путешественников, которые останавливались в московском привокзалье на день-два, можно было узнать о том, что творится в самых разных уголках России. А постоянные жители, так сказать аборигены, славились меткими характеристиками как приезжих, так и местных жителей.
Среди бомжей за последние годы появились люди образованные и наблюдательные, обладающие не только острым умом, но и острым глазом. Особенно много их было выброшено на улицы лихими девяностыми, когда в обществе начал процветать культ денег и распальцованных новых русских. Духовно окрыленные перестройкой и гласностью образованные мужья и жены вдруг сделались непопулярными у своих вторых половинок. Кто-то спился, кого-то попросили очистить помещение еще в трезвом уме, кого-то обвели вокруг пальца риелторы… Несколько лет у трех вокзалов бродила немолодая женщина в шляпе, с отрешенным взглядом потускневших голубых глаз. Она выбирала в толпе интеллигентное лицо и, произнося после каждой фразы «простите!», «извините!», пыталась объяснить, что она дочь известного художника и после смерти родителей жила в их квартире в центре Москвы. Но риелторы так умело ее обманули, что она оказалась сначала в психушке, а потом вообще на улице. После этого она просила одолжить ей на первое время денег, которые она обязательно вернет. При этом она ни у кого не брала ни адресов, ни телефонов.
Однако женщин в качестве информаторов Слепой использовал крайне редко. Женщины, как правило, запоминали массу ненужных мелких деталей, но при этом могли пропустить что-нибудь крайне важное и существенное. Детали тоже иногда были нужны, но их при необходимости можно было выудить и у мужчин.
Наведываясь к трем вокзалам, Слепой чаще всего общался с бывшим театральным актером, который из-за своего пристрастия к спиртному умудрился за год лишиться и семьи, и московской прописки, и работы. Однако вольная жизнь в привокзалье буквально пленила этого немолодого уже мужчину. Как ни удивительно, именно здесь, у вокзалов, он стал больше читать и меньше пить.
Узнать бывшего актера по кличке Боб было легко по широкополой шляпе и хотя и мятому, но элегантному костюму, который он не снимал даже в летнюю жару. На вокзале так ходить было не принято, а поскольку привокзальные аборигены людей в очках и шляпах особо не балуют и относятся к ним как к белым воронам, Боба, по идее, давно должны были избить до смерти. Но вместо этого ему было даже разрешено жить не вместе со всеми в стае, а особняком. У Боба, правда, тут же появилась любимая женщина Маргарита, которую он называл Королевой, и овчарка Лэсли. Слепой был уверен в том, что Боб владеет исчерпывающей информацией.
