– И каких же гостей я встречал, боярыня? – подобрался, словно перед прыжком, Мельников. Дорогомилов схватился за рукоятку сабли и наполовину вытащил ее из ножен, но Иван только глазами сверкнул и снова замер.
– Лазутчиков ваших, Иван. Вернее, не ваших, а великого князя литовского Казимира соглядатаев. Давно Федор Курицын знает, что литовцы наводнили Московскую Русь своими людьми, да только кто ими руководит, никто не ведал.
– У вас нет никаких доказательств, – лицо его стало еще жестче.
– А вы уверены, что они мне нужны? Мне достаточно собственных выводов. И началась все с того памятного посольства, что в июне 1472 года воеводой Дорогомиловым было отправлено в Литву. Тогда дворянский сын Сицкий пропал бесследно, а на обратном пути по странному стечению обстоятельств на посольство напали разбойники и убили боярина Прокопия Холмогорова, который был послан правду от Сицкого узнать. Помните ли вы это посольство?
– Как не помнить, только я в том посольством пятым колесом в телеге был. Да и потом, все это, возможно, и очень интересно, но какое я имею ко всему этому отношение? – усмехнулся подъячий.
– А такое, что именно вы доложили литовцам об открытии Сицкого, остальное было делом несложным. Сицкий особо не хоронился, он был уверен, что никому не известно о его двойной игре. Антип должен был передать грамоту Прокопию Холмогорову, который был единственным из присутствовавших тогда, посвященным в подробности миссии Сицкого. Но Сицкого убили, а Холмогоров погиб на обратном пути от рук разбойников. Поэтому даже подозрениями своими поделиться не смог. Виновного тогда не нашли, да и искать в чужом королевстве несподручно. Курицын с Дорогомиловым думали, что Прокопий рассказал о своей миссии походному другу дворянину Михаилу Степановичу Лыкову. И в начале я тоже пошла по ложному пути, все-таки знали они друг друга хорошо. Но Холмогоров был человеком острожным и особенно ни с кем не делился. Поэтому никто и не знал, что был в посольстве человек, которому боярин доверял больше всех остальных. Этим человеком были вы, Иван Еремеевич!
– Сказки, боярыня, рассказываете. Я в том посольстве в первый раз боярина Холмогорова встретил, – совершенно спокойно парировал Мельников.
Вместо ответа Анна развернула лежавший перед ней на столе свиток и начал читать
– А также бью челом за ближнего человека моего Мельникова Ивана сына Еремея, чтобы дали ему место в приказе нашем. Подмога мне он великая и только на него надеюся, муж он мудрый и храбрый, потому и упрашиваю вас назначить его писцом при мен… и так далее и тому подобное. Все читать, я думаю, не имеет смысла. Подписано: Прокопий Холмогоров… – она многозначительно замолчала, с удовлетворением отметила, как налились кровяной злобой глаза Мельникова, побелели костяшки на крепко сжатых кулаках. Он сделал было движение к ней. Но выкрученные за спиной руки дали знать острой болью. Мужчина застонал и откинулся назад.
– Жалко, что недооценил я вас, боярыня Анна. Иначе… – и он остановился.
– Иначе что? Попытались бы меня снова убрать?! Да не только меня. О чем знал или догадывался Борис Холмогоров? А его друг Глеб? Да и в тот вечер, когда Варвару убили, вы тоже в поместье были. То, что Варвара ваш секрет разгадала, в этом я не сомневаюсь, и, скорее всего, она вам иногда и помогала, а деньги ей были нужны. И спор ваш из-за денег случился. Может, вы ее и убили? В вашем деле любой свидетель – лишний. Не так ли? Если уж благодетеля своего, Прокопия Холмогорова, вы не пожалели. А ведь именно он вас в Пскове заметил и в Москву перевез. Да и сложно сказать, сколько душ на вашей совести?!
– Благодетеля, говорите, – усмехнулся одними глазами Иван, снял услужливое выражение лица словно маску и как-то враз выпрямился. Теперь перед Анной сидел совершенно другой человек: спокойный, презрительный, высокомерный. – Для Ивана Мельникова Холмогоров, возможно, и стал бы благодетелем, да только прах его давным давно по ветру рассеялся. А для Эдивида Ольшанского Холмогоров был полным ничтожеством, безграмотным сластолюбцем и ни к чему не способным подлецом. В чем же заключалась благодетельность Прокопа Холмогорова? В том, что я за него самую маленькую записку писал, учил, как к кому подступиться, за него все вопросы решал, а он в своих покоях до беспамятства напивался, пока я дела за него вершил! Так что смерть его ни для кого потерей не была. Да только большего я вам, боярыня, не скажу, и потом не получится у вас все на мой счет записать. Задачу, вам заданную, вы благодаря мне не разрешите, потому как я не ваш человек. Ни крови Бориса с Глебом, ни крови Варвары на моих руках нет. И смысла мне особого врать нет. Нет наказания страшнее, чем за крамолу, поэтому Суд Государя Всея Руси смерть двух писарей и ключницы вряд ли заинтересует. Я вас огорчил, милостивая государыня, ну уж не взыщите! – он явно торжествовал, и она в который раз поразилась хладнокровию и выдержке этого человека. – Только откровенность за откровенность, удовлетворите мое любопытство, ответьте на один вопрос?
– Какой, говорите…
– Давно вы меня начали подозревать?
– С самой первой встречи, – глаза в глаза ответила Анна.
– Не поверю, что вы обладаете такой потрясающей интуицией!
– Нет, вовсе не интуицией, – спокойно возразила Анна, – просто вы допустили маленькую, но досадную оплошность, и я даже в начале не могла понять в чем дело, только совсем недавно случайно догадалась.
– Какую оплошность?
– Вы в ту первую нашу встречу перекрестились, когда о Борисе Горбатом заговорили, да только сделали вы это по-католически, слева направо, а не по православному, потом больше вы этой ошибки не повторили, Эдивид.
«Эдивид Ольшанский», – повторила она про себя. Все вставало на свои места. С того самого момента, когда попали в ее руки грамоты, якобы написанные Холмогоровым, ей стало понятно, что человек их написавший был на редкость начитанным, отличался тонким умом и владел настоящей культурой. Она уже тогда стала задавать себе вопросы и не надеялась так легко получить на них ответы. Внезапная разговорчивость овладела ее собеседником.
– Что ж, удача оказалась на вашей стороне, боярыня, мне остается только признать свое поражение. Но только не взывайте к моей совести! Я служу моему отечеству и моей вере, это вы свою веру на подачки московские променяли! Растоптали все святое! Мой отец был кастеляном Трокского замка и служил сначала Витовту, а потом Сигизмунду. И защищая Сигизмунда он и погиб. Я думаю, вы слышали, как ваш православный князь Чарторыйский с своими собаками убил собственного государя, Великого князя литовского. С тех пор ни на минуту Литве покоя не было, пока не пришел Казимир, которого ваш князь своим братом излюбленным величает и армии против него собирает…
– Вашего государя святым тоже не назовешь, и армии не один Иван собирает, – парировала Анна. Иван-Эдивид злобно прищурился, но ничего не ответил, она тем временем продолжала. – Еще добавлю, что я никогда и не утверждала, что вы Бориса с Глебом убили. И крови Варвары на ваших руках нет, но не потому, что вы решили записаться в армию агнецов божиих, а просто потому, что вас опередили, Эдивид Ольшанский. И поверьте мне на слово, имя убийцы я узнаю… рано или поздно, но узнаю…
