Его тело загорелось, и он желал большего
Его потребность стала неуправляемой. Всего одно прикосновение. Только немного попробовать.
Чтобы этот вкус длился вечность.
Его руки ласкали ее позвоночник, притягивали ее бедра ближе к его жару, его потребности. Его разум и тело кричали об этом самом моменте, когда страсть, а не обязательство и обязанность, контролировала его поступки.
Ее запах, шелк ее волос, тепло ее кожи рядом с его морским оттенком прохлады, все это совместилось, чтобы он вовсе забыл про свои обязанности.
Он желал, нет, он испытывал необходимость отнести ее на песок и брать ее тело, снова и снова. Врываясь в теплоту ее тела с беспокойной яростью прилива. Его обостренные чувства ощущали ее желание, которое росло, даже когда она вцепилась в его плечи. Его руки ощупывали ее изгибы, касались ее мягкости, прижимали ее тело к себе так крепко, что она обязана была сдаться по его требованию.
Что-то примитивное, — дикое, — подняло свою голову в нем и потребовало, чтобы он сделал это.
Установить свое притязание.
Оставить на ней свой знак.
Свой знак. Огонь. Вдруг он осознал, что знак Посейдона у него на груди загорелся на его плоти, как в тот день, когда он принял свою клятву. Напоминание? Он попытался подумать, изучить это ощущение, но его тело тонуло в примитивной потребности.
Потерянный в чуде ее разума и тела, он поцеловал ее, беря ее своим ртом. Его руки сжимали ее, пока она слегка не вскрикнула. Этот тонкий вскрик вернул его назад из безумия, и он застыл, его здравый смысл старался снова выплыть на поверхность.
Она откинула голову назад, ее глаза были расширены, а губы вспухли.
— Ты причиняешь мне боль, — прошептала она.
Он тут же отпустил ее, его руки дрожали, он клял себя за то, что причинил ей боль.
— Прости, — черт побери. — Я — мне нет никаких оправданий.
Он наклонил голову, тяжело дыша. То, что он ругал сам себя, остудило его страсть. Он склонился ниже, а потом посмотрел на нее.
— Прошу. Прими мои извинения. Я никогда… нет. Я такая же грубая сволочь, как и те отбросы, которые только что убежали отсюда.
Она слегка улыбнулась, страх исчез из ее глаз, но в ее разуме он все еще присутствовал. Она дрожала. Вероятно, теперь как от страха, так и от страсти.
Он был хуже тех отбросов.
Она попыталась заговорить, тяжело дыша, и явно силясь успокоиться.
— Я не… я не могу… ты не можешь…
Она тяжело, глубоко вздохнула, и отступила от него.
— Что это, черт побери, было? Я так не поступаю. Я имею в виду, что я только что этим занималась, и ты мог подумать… но я не такая. Ах, прекрати мямлить, Райли.
Она снова дрожаще улыбнулась, все еще тяжело дыша.
— Так как ты, вероятно, спас мне жизнь, я тебя прощаю, за то, что ты практически напал на меня тут на пляже. Не то что бы я сильно сопротивлялась, или что-то в этом роде. Но теперь мне пора уходить, — Райли осторожно отходила от него, не понимая, что он находился в ее разуме.
Честность. Даже будучи смущенной своим распутным поведением, она была достаточно честна, чтобы признать, что испытывала то же яростное желание. Его уважение к ее смелости возросло, хотя ему приходилось сражаться с потребностями собственного тела, которые требовали, чтобы он умыкнул ее в свой дворец и держал ее там пленницей год.
Или два.
Желательно обнаженной.
Конлан почувствовал, как хищная улыбка озаряет его лицо. Она была смелой, невероятно красивой, а еще она была анэшой.
Его обязанностью было изучить ее. Провести с ней много времени.
Осознать логически тот проклятый факт, почему я хочу, чтобы она оказалась обнаженной подо мной. В моей постели. Здесь на песке. Где угодно. Только скоро.
Сейчас.
Он глубоко вздохнул, пытаясь обрести контроль. Трезубец. Ему необходимо найти Трезубец. А тем временем он ее отправит в безопасность Атлантиды.
Он подумал о воинах, стоящих на страже, тренирующихся, — черт, одна мысль о том, что другие мужчины будут находиться где-то рядом с Райли, — и он просто задыхался.
Ладно, она может остаться в храме.
Со жрецами, сохраняющими целибат.
Но вдали от Аларика, несмотря на его клятву соблюдать целибат.
Райли сделала еще шажок назад, но он все еще чувствовал ее замешательство. Она сомневалась в собственном рассудке. Ее охватила изнурительная усталость. События этой ночи потрепали ее, — он потрепал ее.
Он не сожалел о том, что прикасался к ней. Целовал ее. Но он сожалел о том, что еще больше выбил ее из колеи. Незнакомое ему чувство нежности охватило его. Он желал защитить ее.
Даже от себя самого.
Он улыбнулся ей сверху вниз, но этого было недостаточно, чтобы вернуть ей уверенность. Райли почти спотыкалась, спеша уйти от него.
— Мне нужно домой. Уже поздно. Комендантский час и все такое. Мне нужно… прощай.
Когда он двинулся было за ней, то почувствовал, что Вэн и Семеро наконец прошли сквозь волны, и что Аларик идет за ними. Он знал, что сможет найти ее на расстоянии. Он осмотрел окрестности, чтобы убедиться, что нападавшие давно убрались.
Но у него едва хватило сил оставаться на месте и отпустить ее.
Только позволить ей добраться до дома. Она может захотеть упаковать свои вещи.
Он не знал, сколько будет держать ее в Атлантиде.
Что-то глубоко внутри него вообще противилось мысли когда-либо отпустить ее.
Ненадолго на сей раз. Я буду с ней менее чем через час. Остальное, — об остальном я подумаю позже.
Он не хотел думать о своих обязательствах. О своей назначенной королеве, которую он ни разу не встречал.
Когда он смотрел, как она бежит от него, он произносил ее имя в уме, почти лаская слоги. Он прошептал его вслух:
— Райли.
Когда его тело еще больше затвердело всего лишь при звуке ее имени, он осознал чистую истину. Она была не просто эмпатом.
Она была его эмпатом.
Конлан покачал головой. Глупо. Напрасно. Его обязанность была определена ясно. Благородный род. Обязательная программа по производству наследников королевских кровей.
Он скривился. Королевский племенной завод.
Он перевел взгляд снова на Райли, различимой на краю пляжа, когда она повернулась, чтобы посмотреть на него. Она попробовала своим разумом связаться с ним. Прощай, Конлан. Спасибо.
Всегда пожалуйста, Райли. Но это не прощание.
Когда она исчезла в ночи, он поднял руки и направил волну огромной радости в море, а семья дельфинов, проплывающая мимо, в знак празднования подпрыгнула в воздух, исполняя танец разделенной радости. Воздух резонировал вибрациями силы Посейдона.
