Улыбка промелькнула на лице Райзена. Ночные отродья. Древний язык напомнил ему, что Мика провел совсем немного времени вдали от Атлантиды. И все же он был абсолютно прав.
— Значит, за Атлантиду, Мика, — сказал он, поднимая свой кинжал в воздух. — За восстановление величия и верховенства Атлантиды.
Другие воины, которые вошли в комнату, пока он и Мика беседовали, подняли свои кинжалы над головой как один.
— За Атлантиду! — вместе крикнули они. — За Микены!
Райзен улыбнулся. Да, за Атлантиду и Микены. И за его восхождение на трон вновь восстановленной Атлантиды.
— За Микены! — проревел он.
Потом посмотрел на сверток на столе, удивленный незаметным движением и мелькнувшим светом.
— Должно быть, мне показалось, — пробормотал он, и его слова потонули в громогласных восклицаниях его воинов.
Потому что, на долю секунды, казалось, что бархат засветился.
— Ты совсем из своего королевского разума выжил? — Вэн остановился перед братом, уперев сжатые в кулаки руки в бедра, после того, как некоторое время походил, злобно ругаясь на древне-атлантическом, латинском и почти неиспользуемом диалекте, на котором одно время говорили недалеко от Константинополя.
Конлан вздохнул, не зная, то ли наградить брата военными медалями за творчество, то ли приказать арестовать Королевского Мстителя за предательство.
Я мог бы бросить монетку…
Конлан подошел ближе к Вэну, вторгаясь, черт побери, в то, что Вэну нравилось называть своим личным пространством.
— Я не просил тебя судить мои поступки. Я всего лишь описал возможную угрозу нашим воинам. Если есть еще люди с подобной способностью выводить из строя нас эмоциональной телепатией…
Он не сказал того, что еще следовало сказать. Никакой угрозы Атлантиде не содержалось в его остром влечении к ней.
Признайся, влечение — это мягко сказано. Попробуй потрясающее, болезненное желание.
Он выдохнул. Даже принцы могут иметь право на личную жизнь, верно?
Вэн с отвращением покачал головой, а потом продолжил бродить и ругаться. Конлан перестал его слушать после того, как услышал что-то насчет «отродья навозного жука» на древне-португальском, и повернулся к Аларику, который оставался неожиданно молчаливым во время рассказа Конлана о вечерних событиях.
Когда Аларик говорил — это было достаточно опасно.
Но его молчание — это было смертельно.
Жрец смотрел на него, не мигая, и казался почти нечеловеческим в своей неподвижности. Если и существовал в мире человек, неподходящий для поста жреца, Конлан назвал бы Аларика. Одного роста с Конланом, крепкое, мускулистое тело Аларика подходило к смертельной угрозе в его глазах.
Определенно, ни один школьник не стал бы рассказывать ему о своих детских шалостях в исповедальне. Но ходили слухи, что много женщин, соблазнившиеся темной красотой Аларика, питают надежды убедить темного жреца нарушить свой обет целибата.
Конлан почти рассмеялся при этой мысли. Было широко известно, что Посейдон лишил бы силы того жреца, кто нарушил бы обет целибата. Сила был единственной любовницей Аларика; ни одна женщина не могла стать между ним и его поиском еще большей силы.
Как будто читая мысли принца, Аларик показал зубы в холодном подобии улыбки.
— Я согласен с Конланом.
— Слушай, я… что? — это согласие выбило его из колеи.
— Ты меня слышал, — Аларик повернулся, его лицо ничего не выражало. — Ты хочешь последовать за этой женщиной в ее дом, чтобы убедиться в ее безопасности. Ты требуешь перевести ее в Атлантиду, в качестве твоей… гостьи. Я согласен с тобой.
Вэн взорвался:
— Прекрасно. Теперь вы оба сошли с ума. Я ожидал от тебя большего, Храмовая Крыса.
Взгляд Аларика мягко скользнул по Вэну, и что-то, указывающее на смертельную опасность, мелькнуло в его глазах.
— Теперь я — Верховный жрец Бога Морей, лорд Мститель. Пора оставить детские… ласкательные прозвища.
Конлан переместился, чтобы стать между ними. Последнее, что ему было нужно, чтобы эти двое его наиболее доверенных советника выбили друг другу мозги:
— Успокойся, Вэн. Ты же должен служить примером для моих воинов. Ведь так?
Вэн фыркнул:
— Я являюсь примером во всех важных делах. Но стоять тут без эмоций, в ледяной корке перед лицом серьезной опасности — не мой стиль. Я, скорее, парень «узнаю имена и надираю задницы».
Он помолчал минуту, резко опуская свои кинжалы в ножны.
— Но согласиться на то, что мы возьмем человека в Атлантиду? Особенно теперь, когда Трезубец в руках врага? Я повторяю, вы оба выжили из ума.
Качая головой, Вэн, тем не менее, отступил подальше, махнув рукой, словно предлагая Аларику продолжать.
Аларик пожал плечами.
— Знание — сила. У этого человека есть силы, которые нам неизвестны, если она действительно переносит эмоции по ментальной тропе, то ее следует изучить и проанализировать источник этой способности.
Вэн начал было возражать, но Аларик поднял руку.
— Не говоря уже о потенциальной, огромной силе оружия, которое сумело поставить воина, такой силы и ментальной защиты, как Конлан, на колени, — сказал он, но тон его был клинически бесстрастным.
Конлан заворчал низко, удивляя себя и, по всему видно, всех вокруг себя.
— Ты собираешься расчленить Райли в лаборатории, если ты решишь, что это единственный способ понять ее дар, не так ли?
Аларик поднял бровь:
— Райли? Ты знаешь ее имя?
Испытывая ярость, Конлан сжал кулаки так крепко, что его костяшки побелели, силясь найти достаточно хладнокровия, чтобы заговорить.
— Ты. Не. Станешь. Касаться. Ее, — выдавил он.
Аларик тут же вытянул руки, ладонями вниз, как будто, чтобы показать, что он не собирается причинять никакого вреда. Он снова заговорил официальным языком, вероятно, осознав угрозу от Конлана.
— Я чувствую беспорядок в элементах, которые нас окружают, а вот ты проявил это внешне только сейчас. Но так как я не похож на твоего человека и не могу чувствовать эмоции, ты должен объяснить свою реакцию на мои слова.
Конлан силой разжал пальцы и сделал несколько очищающих вздохов.
— Я даже не знаю, как это объяснить. Или, если бы даже знал, я бы не хотел этого делать.
Он покачал головой, пытаясь прояснить ее. Его разум непроизвольно потянулся, чтобы коснуться сознания беспокойно спящей Райли. Это простое прикосновение слегка его успокоило.
Достаточно для того, чтобы вывести его из себя. Что, черт побери, творится?
