Я действительно не знаю, что теперь делать.
И не знаю никого, кто мог бы мне подсказать.
Запись седьмая. Май, 132 год от начала Нового времени.
Алек сказал, что устроит для меня серию особых тренировок, и не соврал. В течение этого месяца мы вместе выходили в рейд, проводили очень много времени в зале с металлическими манекенами. В отличие от обычных волевых я пыталась их уничтожить, а Алек давал бесконечные советы, как мне преодолеть свою… кхм, скажем так, проблему.
– Скажи, ты любишь свою маму? – однажды спросил он, когда я в очередной раз пыталась заставить волевик нанести удар.
– Глупый вопрос, – ответила я.
– А что будет, если ты её потеряешь? Если маргандалорцы атакуют, и жертвой станет твоя мать?
Я попыталась представить, каково это. Больше никогда не видеть её, не обнимать, не слышать её голоса… Мне было бы больно и страшно. И одиноко.
– Ударь, – тихо сказал Алек. – Представь это и ударь со всей силы.
Я попыталась. Волевик даже не соскользнул с запястья.
– Я знаю, что у тебя есть младший брат, – заговорил Алек в другой раз. – Рэй, кажется?
– Да, – отозвалась я.
– Сколько ему лет? Семь?
– Через месяц исполнится восемь.
– Представь, что убили его, – велел Алек. – Каково тебе думать об этом? Он ещё не видел жизни, не прошёл инициацию. Он даже не закончил школу. Ни разу не влюблялся. Это было бы справедливо?
Я сжала кулаки. Это было бы запредельно несправедливо.
– Ударь, – предложил Алек. – Вложи это чувство в удар.
Волевик не собирался реагировать на мои чувства. Я пыталась понять, что он ощущает в этот момент, раз он способен испытывать что-то как люди, но всё, что я видела в нём, был образ того же Алека, бесстрастного и молчаливого. Плохой пример для подражания, приятель… сказала бы я волевику, если бы он мог меня слышать.
– Быть может, есть ещё кто-то, кого ты любишь и боишься потерять? – задумчиво протянул Алек.
Я пожала плечами и отвернулась к манекену. О том, что нас с Кейном связывает что-то большее, чем дружба, мы старались никому не рассказывать. А со стороны это и не было заметно – мы почти не встречались в казармах. У нас вообще осталось мало времени, чтобы побыть вместе, со всеми этими рейдами и отдельными тренировками, и я начинала ненавидеть жизнь волевого за это.
– Постой, – сказал Алек, и я машинально застыла, так и не нанеся удар. – Я кое-что вспомнил… Сейчас.
Он открыл на столе панель с кнопками, нажал парочку и закрыл её. Несколько секунд спустя в дверь постучали, ещё через мгновение на пороге показался Кейн.
– Вызывали? – спросил он.
– Да, – кивнул Алек. – Встань у стены.
Мне было не по себе, когда я увидела, как Кейн прошёл в дальний конец комнаты, как замер там. Он подчинялся беспрекословно, не задавал вопросов – быть может, в том и был секрет? Алек ведь не случайно называл его лучшим учеником.
– Я уверен, что теперь ты справишься, – невозмутимо сказал Алек.
Он встал напротив Кейна. Его волевик выскользнул из кармана и обернулся огромным луком, какой обычно использовал Кир. Алек прицелился, острие полупрозрачной стрелы указывало на Кейна.
– Останови меня, если сможешь, – сказал Алек и натянул тетиву.
Я не успела понять, что произошло, как стрела уже прошила левое плечо Кейна насквозь. Он отшатнулся, прижался спиной к стене, сжал здоровой рукой плечо. Мне казалось, у меня остановилось сердце, когда я увидела, как он отвернулся и сжал губы. Он сдержал стон боли, потому что так было нужно, потому что он волевой.
Алек тем временем снова натягивал тетиву.
– Стой! – крикнула я.
– Останови меня, – меланхолично отозвался Алек и выпустил новую стрелу.
Кейн дёрнулся и упал на колени, я успела заметить, как он задрожал. На его правом плече расплылось кровавое пятно.
– Сколько боли ему ещё надо вытерпеть прежде, чем ты начнёшь сопротивляться? – бесстрастно спросил Алек и натянул тетиву в третий раз.
На этот раз я успела. Нет, не атаковать, чего наверняка ждал Алек – я бросилась вперёд и закрыла собой Кейна. Это было больно, очень больно, почти невыносимо, но я выдержала. Даже не застонала, не то, что заплакать, но это стоило мне огромных усилий – я едва не потеряла сознание.
– Несс… – послышался голос Кейна. – Несс, ну же… Это было желание причинить боль. Оно не опасно.
Его голос был верёвкой, за которую я ухватилась, чтобы вынырнуть из пелены беспамятства. Он же помог мне настолько прийти в себя, чтобы ощупать рёбра слева и убедиться в том, что даже куртка униформы не порвалась.
– А твоё плечо? – выдохнула я.
Кейн поморщился.
– Просто глубокая ссадина, – сказал он. – Ничего страшного.
– Это бесполезно, – бесстрастно сказал Алек. – Я иду в совет.
– Нет, пожалуйста, – тихо сказал Кейн. – Клянусь, она волевая. Она безумно талантлива. Я сделаю всё, чтобы доказать тебе это, и она тоже.
Алек молчал очень долго, прежде чем ответить:
– Хорошо. Если бы это сказал кто-то другой, я бы ни за что не поверил.
Тем вечером Кейну предстояло идти в ночной рейд, и ему следовало бы отдохнуть, но он провёл со мной остаток свободного времени. Всё потому, что едва Алек вышел за порог комнаты, я не выдержала и разрыдалась.
– Не стоило, – говорила я. – Может быть, мне правда стоит уйти. Может, волевик ошибся…
– Стоило, – возражал он. – Что бы ни случилось, тебе нельзя проходить через собеседование в совете. Поэтому здесь не говорят про Эстер, Несс. Она прошла через это и не вернулась.
Мне стало дурно. Если бы Кейна не было рядом, я наверняка бы пережила очередной приступ страха. В попытках отвлечься я вспомнила кое-что, что заметила, но не придала этому значения.
– Алек знает, что я тебя… что ты меня… Что мы вместе, да? – сказала я.
Кейн кивнул. Смутился.
– Это Тесса, – нехотя ответил он. – Она случайно узнала, так сложилось. И это она доложила Алеку, я уверен. Она… Как бы это… Скажем так, послушный солдатик Алека.
– Я думала, ты послушный, – удивилась я.
– Нет, – Кейн покачал головой. – Я знаю Алека, знаю, каким он может быть… Ну, теперь ты и сама видела. Я хотел, чтобы для тебя всё прошло… Ну, помягче, что ли. – Он немного помолчал. – Несс, послушай… Тебе надо постараться. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что с Эстер. У неё не было даже прощальной церемонии.
Когда кто-то из волевых умирает, на прощание с ним приходит только его семья – это называют церемонией прощания. Я не знаю, что происходит за закрытыми дверями, мой отец не был волевым, а к Эстер меня бы не пустили, но я знала, что это считается позорным – и для семьи, и для самого волевого. Его как будто вычёркивают из реальности. Как будто его никогда не существовало.
