Он вынул из внутреннего кармана пачку фотографий и передал Глебу. Глеб бегло просмотрел снимки, поднял брови и снова принялся перебирать фотографии, внимательно их разглядывая и складывая по порядку.
– Отличная работа, – сказал он наконец. – Прямо кино. Даже титров не надо. Как это попало к вам?
– Окружным путем, – сказал генерал. – У этого бумагомараки хватило ума не бежать со своей бомбой ни в милицию, ни, тем более, в свою газету. У него был какой-то старинный приятель в городской прокуратуре. Приятель этот, как я понимаю, посоветовал ему спрятаться и носа не показывать. Он так и поступил – уехал в деревню к какой-то престарелой родственнице – не то бабке, не то тетке, а приятель взялся за расследование…
– И где его нашли? – без особого интереса спросил Глеб. Все было ясно и без дополнительных вопросов.
– В сугробе, в двадцати километрах от городской черты по Волоколамскому шоссе, с перерезанным горлом.
– Само собой, – равнодушно сказал Глеб. – А журналист?
– Журналист, как ни странно, оказался парнем шустрым, – с оттенком удовлетворения сказал генерал. – Прежде чем его застрелили, он успел засветить одному из них в лоб медвежьим жаканом… Всю машину мозгами забрызгал.
– Ото, – сказал Глеб.
– Командира отряда, как я понял, спас только бронежилет, – продолжал генерал. – Жаль, что этот парень не взял повыше, – А откуда такие подробности? – спросил Глеб. – Или это секрет?
– Секрет, конечно, – сказал генерал, – но с тобой я им поделюсь. Этот «Святой Георгий» – только макушка айсберга. На него работает разветвленная информационная сеть. У них свои люди в милиции, в армии, прокуратуре, в каждом отделе ФСБ – везде. Я своего стукача вычислил давно, но до поры не трогал: в конце концов, то, чем занимались эти вольные стрелки, чаще всего было мне на руку. Но теперь они начали творить беспредел… Черт возьми, такого не позволяют себе даже бандиты!
– Да уж куда им, – с непонятной интонацией поддакнул Глеб.
– Короче, – тоном ниже продолжал Потапчук, – я взял своего, точнее, их стукача в оборот и узнал от него все, чего не знал сам.
– Я так понимаю, что их надо выследить и отправить прогуляться, – после непродолжительного молчания сказал Глеб.
– Ты не все понял, – мягко сказал генерал. – За ними большая сила. Учти: за то, что они сотворили с персоналом «Икара», никто из них даже устного выговора не получил. Они должны погибнуть.., э-э-э… случайно. Один за другим.
– Гм, – с сомнением в голосе кашлянул Глеб, снова беря в руки фотографии. – Тогда все становится гораздо сложнее.
– Ты невнимательно слушал, – сказал генерал Потапчук. – Один из них убит.
– То есть…
– То есть, в отряде «Святой Георгий» имеется вакантное место. И я, кажется, знаю, кто его займет.
Глава 8
– Кучеряво, – сказал Глеб Сиверов, когда прямо у него под ногами в замусоренном полу, по которому, казалось, уже лет десять не ступала нога человека, вдруг распахнулась черная квадратная пасть люка, слабо подсвеченная изнутри далеким сиянием слабых электрических лампочек. – Прямо как в кино.
Это здесь вы играете в графа Монте-Кристо?
– Ив Али-бабу тоже, – подтвердил веселый Костя и легонько подтолкнул Глеба между лопаток. – Давай, давай, капитан, шевели фигурой. Про конспирацию слыхал когда-нибудь?
– Что-то такое слышал, – признался Глеб. – Это как Ленин в семнадцатом щеку платком подвязывал, чтоб в кутузку не замели?
– Вроде того, – жизнерадостно хохотнул Костя, и вслед за новичком стал спускаться по стертым от частого употребления, скользким дырчатым ступеням.
Глеб был трезв, как стекло, и абсолютно спокоен.
Он не курил уже сутки, следуя железному правилу никогда не пить и не курить во время работы, и чувствовал себя собранным и каким-то цельным, как сплошной кусок металла или очень плотной, упругой резины.
Это было знакомое, хотя и основательно подзабытое за несколько последних дней ощущение, и возвращение его Глеб склонен был считать верным признаком восстановления душевного здоровья. Громыхающая железная лестница привела их в потерну – длинную и темноватую, но сухую и без намека на затхлость. Через большие промежутки на стене по правую руку горели вполнакала забранные матовыми плафонами и защитными проволочными каркасами лампочки. Судя по всему, решил Глеб, это была часть знаменитых московских катакомб, не имевшая никакого отношения к водопроводной или канализационной системам. Скорее всего, здесь когда-то располагалось бомбоубежище или что-то вроде этого – плафоны на стенах были устаревшей конструкции, а толщина сводчатого потолка невольно наводила на мысли о фортификации.
Потерна шла классическим фортификационным зигзагом. Держать здесь оборону было бы сплошным удовольствием, даже с малым количеством людей.
Где-то приглушенно гудели вентиляторы, нагнетая в подземелье свежий воздух.
Когда каменная кишка, наконец, закончилась, Глебу пришлось прищуриться – из-за бесшумно открывшейся тяжелой герметичной двери в лицо ударил резкий свет.
– Принимай пополнение, Батя, – весело сказал Костя и крепко хлопнул Глеба по плечу.
В этом вполне дружелюбном, по-солдатски грубоватом хлопке ясно читалось предупреждение: не шали, парень, веди себя прилично. Привыкнув к яркому свету, Глеб обвел взглядом обширное помещение, в котором, как он понимал, ему теперь предстояло провести немало времени. В центре большой комнаты с голыми белеными стенами и низким потолком стоял огромный, как полигон, стол для чистки оружия. Само оружие, как понял Слепой, хранилось в длинном железном шкафу, стоявшем у стены справа и запертом на замок. От выкрашенного в болотный цвет поцарапанного железа за версту разило унылым духом казармы со всеми ее прелестями, и Глеб незаметно вздохнул. Единственным украшением комнаты служил большой настенный календарь трехлетней давности, с которого зазывно улыбалась грудастая блондинка в микроскопических трусиках и с большой сигарой в руке. Позади блондинки сверкал хромированными деталями тяжелый «харлей-дэвидсон».
Еще в помещении имелись три железных двери, не считая той, через которую Костя ввел Глеба. За одной из них мерцали экраны компьютерных мониторов и играла приглушенная музыка. Глеб с изумлением узнал Шопена. Весельчак Костя обошел Сиверова и присоединился к сидевшим за столом людям. Вместе с Костей Глеб насчитал шестерых, один из которых был чернокожим.
Седьмой сидел на краю стола, покачивая ногой в начищенном до зеркального блеска ботинке, и с нехорошим любопытством разглядывал Глеба. Морда у него была совершенно волчья, вдоль и поперек исполосованная глубокими, не правильно зажившими шрамами, и даже на бритом черепе багровел след страшного ожога. Глядя на него, было легко понять, почему он не оставляет свидетелей: мало приятного, когда кто-то вдруг начнет расписывать следователю твои особые приметы, если кроме особых примет у тебя на физиономии ничего нет.
