Полковник неопределенно хмыкнул и разлил водку по стаканам. Они выпили молча, не чокаясь, как лекарство или воду в жаркий день. Сорокин крякнул и налил еще.
– Ото, – сказал капитан. – Я милого узнаю по походке.
– И не говори, – согласился Сорокин. – Бич алкоголизма.., или язва? Как правильно?
– Правильно – цирроз, – проинформировал Амелин, деликатно отщипывая краешек бутерброда. – И не алкоголизма, а печени.
– До цирроза я не доживу, – уверенно отозвался Сорокин. – Эти сволочи меня раньше в гроб загонят.
Он вдруг так грохнул кулаком по столу, что водка испуганно подскочила в стаканах, и часть ее выплеснулась наружу, залив последнюю сводку происшествий.
– Что делают, гады, а? – сказал полковник. – Что вытворяют! Людей косят, как траву, взрывают, жгут.., штурмуют, черт их подери! И ни одного задержанного, ни одного подозреваемого, никаких улик!
И ладно бы, следов не оставляли – все истоптано, кругом пули, гильзы, отпечатки, трупы, свидетели, и всему этому грош цена! Баллистический отдел собрал уже целую коллекцию этих самых так называемых улик, рассортировали по стволам и сидят, любуются. Требуют, понимаешь, сами стволы для сличения…
– Да, – сочувственно протянул Амелин. – Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…
– Избушку на курьих ножках взорвали к чертовой матери, – не в рифму вставил полковник и вцепился зубами в слегка подсохший бутерброд.
Амелин вздохнул. Все, о чем говорил полковник, он знал не хуже него. Такого количества совершенно безнадежных «глухарей», как то, которое свалилось на них в последнее время, ни капитан, ни полковник никогда не видели. Причем поражало даже не столько количество нераскрытых дел, сколько их качество.
Масштабы происходившего в Москве смертоубийства более всего напоминали то, что творилось в каком-нибудь Чикаго в период знаменитых гангстерских войн, с той лишь разницей, что гибли здесь не гангстеры, а весьма уважаемые люди. Правда, кое-какие дела этих людей издавали неприятный запашок, и жили они, пока жили, по принципу «не пойман – не вор», но все же… В городе творился беспредел, против которого милиция была бессильна, а средства массовой информации молчали, словно ничего не происходило, либо передавали такое, что у Амелина дыбом вставали волосы – подобной чепухи ему слышать как-то не доводилось.
– Это все-таки они, – сказал полковник Сорокин, дожевав бутерброд.
Амелин знал, кто такие эти таинственные «они».
Этим всеобъемлющим словом полковник называл российские спецслужбы, и произносил он это слово обычно так, словно у него при этом сильно болели зубы.
– Нет, – сказал капитан, – я все-таки считаю, что это люди Шамиля Басаева или кто-нибудь из солнцевских белены объелся.
Полковник фыркнул, не удержавшись, но тут же снова нахмурился.
– Не шути, Михалыч, – сказал он. – Не до шуток мне что-то. Белены объелись – это точно, только солнцевские тут ни при чем. Иначе почему бы нас к этим делам на пушечный выстрел не подпускали?
– Ну, дела-то как раз из тех, которыми ФСБ занимается, – пожав плечами, заметил Амелин.
– И, между прочим, всегда пытается свалить их на нас, – добавил Сорокин. – А тут – просто бездна служебного рвения, стопроцентная секретность и нулевые результаты…
– А генералов своих тоже они шлепают? – спросил Амелин. – Сегодня еще один скончался от сердечного приступа.
– Отмучился, болезный, – сказал полковник. – Это который же?
– Алавердян, – коротко ответил капитан. – Из контрразведки. И вот что интересно: как раз перед тем, как у него схватило сердце, кто-то вышиб ему мозги.
– А ты откуда знаешь? – заинтересовался полковник.
– А его патрульная машина подобрала, – сказал Амелин. – Ему во время утренней пробежки плохо стало, прямо на улице.
– «Магнум» или «кольт»? – безнадежно поинтересовался Сорокин и взялся за стакан.
– А это уж вы у ФСБ спросите, – ответил капитан. – Они его почти сразу к себе уволокли. Но калибр преизрядный, полчерепа как не бывало.
Он тоже поднял свой стакан, чокнулся с полковником и выпил, не закусывая.
– Такое впечатление, – сказал Сорокин, отдышавшись, – что кто-то там у них не то рубит хвосты, не то просто сводит счеты. Посторонних жертв не было?
– На этот раз нет, – сказал Амелин.
– Даже странно, – удивился Сорокин. – Устали они, что ли?
Амелин пожал плечами – кто их там разберет?
Сорокин о чем-то задумался, рассеянно пошуршал сигаретной пачкой, вставил сигарету в угол рта и чиркнул зажигалкой. После водки сигарета пошла хорошо, и он еще немного посидел, пуская дым в полированную поверхность стола и наблюдая, как он растекается по гладкой плоскости, клубясь, словно чернильная жидкость какого-нибудь спрута. Докурив сигарету до половины, полковник решительно придвинул к себе телефон.
– Нет, – пробормотал он, – придется все-таки звонить. Надеюсь, он еще не спит.
Амелин удивленно приподнял брови, но промолчал. Сорокин накрутил номер на старомодном аппарате с треснувшим корпусом и стал ждать.
– Похоже, все-таки спит, – с раскаянием сказал Сорокин, но тут трубку взяли.
– Эс.., эс.., эслушаю, – сказали в трубке.
– Мещеряков? Сорокин тебя беспокоит. Да ты, как я погляжу, еще пьяней меня?
– Только один раз в году, двадцать третьего февраля, Штирлиц мог позволить себе такое, – слегка заплетающимся языком отрапортовал Мещеряков.
– Ну, ты загнул… До двадцать третьего еще вагон времени.
– Так и я же не Штирлиц, – резонно возразил Мещеряков. – Ты чего не спишь, полковник?
Сорокин поколебался еще секунду, но отступать было некуда – если, конечно, он намеревался все-таки разобраться в этой кровавой каше. И потом, это все-таки был Мещеряков – единственный человек в ГРУ, которому доверял полковник Сорокин. Они знали друг друга уже около четырех лет, и за время знакомства прониклись взаимным уважением.
– Кому не спится в ночь глухую… – запустил для разминки Сорокин.
– Знаем, знаем, кому не спится, – уверил его Мещеряков.
– Не только ему, – сказал Сорокин. – Еще не спится милицейскому полковнику, которого одолевают разные мысли. Ты сам-то по какому поводу гуляешь?
– По серьезному, – ответил Мещеряков. – Хотели мне, брат, генерала дать…
– Ну?! – изумился Сорокин. – И что?
– Ну, и не дали. Вот мы с Илларионом тут.., того.., отмечаем это дело.
– Он у тебя, что ли?
– Да нет, это я у него. Ты же по сотовому звонишь, тундра.
– Вон как… И впрямь, тундра – никак не привыкну. Ну, привет ему.
