Глава 18
Глеб Сиверов устал. Он устал прятаться: после смерти генерала ФСК Алавердяна он выходил на поверхность только для того, чтобы пополнить запасы продуктов. Это было опасно: громыхающая машина ФСБ прочесывала город своими железными пальцами, разыскивая его, и только его. Он не был уверен в том, что генерал Потапчук проинформировал своих коллег о том, кого именно им следует разыскивать, но рисковать понапрасну не хотелось.
Ему опротивела то и дело сотрясаемая воем и грохотом проносящихся мимо поездов подземная нора.
Теперь, когда он остался один, она еще сильнее, чем прежде, напоминала склеп. Кроме того, сидеть в ней было совершенно бесполезным делом: какая разница, умер некто Сиверов, сбежал за границу или сидит в подземелье, не смея высунуть носа? Это сидение ни на шаг не приближало Слепого к цели.
Генерал Алавердян был, можно сказать, случайной жертвой. Целыми днями валяясь на нарах в бетонной норе. Слепой бесконечно прокручивал в уме имена тех руководителей ФСБ, которые были ему известны. На экране его памяти проплывали компьютерные файлы, содержавшие досье на самых разных людей – его электронная картотека насчитывала сотни фамилий. Лежа на шершавых досках и медленно зарастая щетиной, Слепой с бешеной скоростью тасовал имена, даты и факты, сопоставлял, сравнивал и отбрасывал ненужное. Единственным доступным источником информации была сейчас его память, и в поисках зацепки он выжимал ее досуха, находясь в состоянии полной сосредоточенности, близком к трансу.
Генерал-майор Алавердян как нельзя лучше подходил на роль одного из организаторов спецотряда.
Он был горяч и нетерпелив и, насколько было известно Глебу, не раз высказывался за ужесточение карательных мер. Кроме того, он дружил с Володиным и какое-то время тесно контактировал по служебным делам со Строевым. Он служил в контрразведке, и вполне могло оказаться, что именно он дал Сердюку наводку на Конструктора, во время ликвидации которого (тут Слепой коротко усмехнулся) так нелепо подорвался на собственном взрывном устройстве Сапер. Адрес генерала также хранился в картотеке Глеба, и, покопавшись в памяти, Слепой без труда извлек его оттуда. Могло, конечно, случиться и так, что Алавердян был непричастен к деятельности отряда, но Слепой чувствовал, что это не так. Вынужденное бездействие изматывало его, и, не отдавая себе в этом отчета, он хотел, чтобы Алавердян оказался именно тем человеком, которого он ищет. Возможная невиновность генерала была чем-то призрачным и недоказанным: работая в такой организации, как контрразведка, практически невозможно не запачкаться в крови. В конце концов, подумалось Глебу, не так уж важно, руководил генерал действиями «вольных стрелков» или не руководил: он был одним из тех, кто мог это делать, и подлежал ликвидации.
Это был очень широкий взгляд на вещи, но Слепой этого уже не замечал.
Он встретил генерала на улице во время утренней пробежки: Алавердян поддерживал себя в форме по старинке, пренебрегая тренажерными залами. Слепой застрелил его с двух шагов из громоздкого майорского «магнума» с глушителем. Свидетелей поблизости не оказалось – генерал был ранней пташкой, и улицы в этот час были еще темны и пустынны.
Слепой спокойно сел в свой БМВ и уехал. БМВ он бросил в лесу за городом, на двадцать третьем километре Можайского шоссе – продолжать ездить на этой машине становилось опасно.
Иногда к нему возвращались сомнения по поводу целесообразности этого убийства, но они проходили по самой поверхности сознания, не затрагивая глубинных слоев, точно так же, как и воспоминания о застреленной им любовнице Строева: в обоих случаях он действовал, полагаясь на интуицию, а интуиция его до сих пор не подводила. Порой его посещала страшноватая в своей заманчивости мысль: почему бы, если уж ты воюешь со всем миром, не начать убивать всех подряд, без разбора? Он гнал эту мысль прочь: войну выигрывает не тот, кто с тупым упорством перемалывает бесчисленные орды противника и, выбившись из сил, гибнет под фланговыми ударами, а тот, кто умелыми действиями перерезает коммуникации, продуманно лишает противника руководства и оставляет лишенного мозга колосса корчиться в агонии. Побеждает тот, кто остался в живых, а не тот, кто геройски погиб, бросившись на танк с перочинным ножом.
Время от времени его сотовый телефон принимался звонить. Слепой не отвечал на звонки: сотовая связь – штука тонкая, и работающий аппарат легко засечь. Кроме того, он не чувствовал себя готовым к новому разговору с генералом Потапчуком. В последний раз они общались" после смерти Строева. Потапчук так и не назвал Слепому имена оставшихся в живых генералов, причастных к этому делу. Он был суховат и, как показалось Глебу, печален. Эта печаль вызвала у Слепого короткую кривую усмешку: генерал теперь казался маленьким и далеким, он остался позади, в то время как Слепой уже очень далеко ушел вперед по скользкой тропе войны. Это была часть прошлого, а прошлое подлежало консервации и сдаче на хранение.
Он обвел пристальным взглядом сложенные из криво состыкованных бетонных блоков стены своей норы и в который раз подумал о том, что отсюда пора выбираться. Его отнюдь не прельщала роль Дикаря с Кольцевой линии: он любил действовать, стремительно передвигаясь по поверхности земли и молниеносно принимая решения, а не бродить по сырым подземным коридорам, в которых воняло просочившимися сточными водами, распугивая громадных наглых крыс. Но на поверхности он мгновенно превратился бы в медлительную, неповоротливую дичь: у него не было ни машины, ни денег, ни укрытия, ни информации.
Надо попасть в мансарду, понял он. Как убежище ее теперь не используешь: если генерал Потапчук вступил в игру – а в том, что генерал поступит именно так, Слепой почти не сомневался, – мансарда теперь наверняка превратилась в ловушку, готовую захлопнуться, стоит ему ступить на порог. Но там было оружие, деньги и, самое главное, компьютер, с помощью которого Слепой рассчитывал проникнуть в банк данных ФСБ и выудить оттуда кое-что полезное для себя. Это была сложная задача, но при умелом подходе и обладании некоторыми первоначальными знаниями вполне разрешимая.
Оставалось решить, каким образом проникнуть в мансарду. Слепой не мог поручиться за то, что его попросту не подстрелит засевший где-нибудь на крыше снайпер, едва он войдет во двор. Следовало непременно что-нибудь изобрести, вот только непонятно было, что именно.
Слепой вдруг резко сел на нарах – его осенило.
Он быстро прикинул: да, Арбат совсем недалеко отсюда, дом старый… Да, черт возьми, это могло сработать! Он сел к столу, придвинул к себе лист бумаги и огрызком карандаша принялся набрасывать план арбатских переулков, крестиком обозначив на нем дом, под крышей которого располагалась его мастерская.
Бородатый парень лет двадцати трех поправил на голове оранжевую строительную каску с укрепленным на лбу фонариком из тех, какими пользуются шахтеры и спелеологи, забрал у стоявшего позади Глеба мощный фонарь на аккумуляторах и посветил им вверх. В потолке коридора отчетливо выделялся круг ржавого металла – крышка люка, к которой вели вбитые в крошащийся от старости и влаги кирпич стены расшатанные стальные скобы.
