Она кивнула и смотрела, как он уходит, думая, что признает он или нет, но он почти точно переживает, что стал причиной смерти единственного союзника, когда мир, кажется, прямо кишит врагами.
Знакомое покалывание магии промелькнуло на периферии ее сознания, и она повернулась и увидела Дженнэ, которая шла к ней через комнату, неся в руках одеяла. Новенькая молодая ведьма следовала за ней с подносом с чашками и кружками. Дженнэ кивнула Эрин, потом раздала одеяла, не спеша, чтобы увериться, что пациентам удобно. Она и новенькая передавали чашки и кружки всем, кто очнулся, а потом Дженнэ поднесла горячую кружку Эрин.
— Выпей это, дитя, — она протянула ароматный чай девушке и села на край дивана возле ног Эрин. — С тобой всё хорошо? Этот воин, кажется, назначил себя твоим личным телохранителем и почти не давал мне подойти к тебе.
Она возмущенно нахмурилась.
— Как будто я могла причинить тебе вред. Всё, что он говорил, — «У нас есть предатели, леди, и я не знаю, не вы ли одна из них». Но, наконец, Аларик сказал им, что сканировал меня, и я не предательница. Ну, у них и самообладание!
Эрин утаила намек на веселье при мысли, что Дженнэ столкнулась с Вэном и Алариком. Она не знала ведьмы сильнее, чем Дженнэ. Но всё же Вэн сказал, что Аларик вытянул сил из всех ведьм Сиэтла…
— Это задело тебя? — она знала, что это дерзость, но она должна была знать. — Когда Аларик вытянул силу из ведьм, вытянул ли он ее и из тебя?
— Нет, я закрылась. Но я определенно это почувствовала. — Гнев, потом намек на замешательство показались на обычно бесстрастном лице Дженнэ.
— Я только раз испытывала такую силу, много лет назад, от волшебника, который в то время пользовался смертельной магией. Но та сила, которую призвал атлантиец, не несла в себе тьмы. Она была кристально чистой, напоминающей древнюю магию, которую описывают только старейшие из фэйри.
— Тогда это имеет смысл, так как атлантийская раса почти такая же древняя, как и раса фэйри.
Дженнэ кивнула, потом потянулась, чтобы коснуться руки девушки.
— Боюсь, что должна сообщить тебе еще плохие новости, Эрин. Одновременно в нескольких местах по городу произошли нападения. Несколько ведьм погибло, а других захватили. Целое отделение новых паранормальных оперативников убили; всех пятерых выпотрошили и оставили свисать с крыши Полицейского департамента Сиэтла.
Эрин содрогнулась от этого рассказа.
— Калигула? Это должно быть он, Дженнэ, и ты должна понять, что нам нужно уничтожить это чудовище.
Впервые старая ведьма не протестовала.
— Есть еще кое-что. Лично для меня, это самые плохие новости… — ее голос сорвался, и она склонила голову. Эрин увидела, как слезы стекают на сжатые руки ведьмы.
— Что такое? — она снова осмотрелась, внезапно осознав, кого не хватает. — Беренайс и Лилиан! Где они?
— Их нет. Пропали или, вероятно, мертвы. А что хуже всего, — намного хуже, — так это то, что одна из них, кажется, предала нас.
Глава 18
Аларик смотрел, как Квинн спала. Даже у спящей, неспособной на сознательную мысль, сила ее эмоций кружилась вокруг него в ауре глубокого синего, винно-красного и туманно серого цветов. Кто-то назвал его самым могущественным Верховным жрецом, когда-либо назначенным Посейдоном. И вот он стоял тут и смотрел на хрупкую женщину, зная, что она обладала силой уничтожить его.
Он жаждал, желал еще нескольких украденных минут провести в ее присутствии. Не зная как, но она забралась в его душу. Не зная, почему.
Не беспокоясь.
Только испытывая уверенность, со знанием, рожденным из темного и неумолимого голода, что он желал ее, — ее прикосновение, ее разум, ее душу, — больше, чем что-либо прежде.
Так же он был уверен, что его обязанность и судьба запретили это.
Но, разумеется, его обязанность не откажет ему один раз попробовать на вкус ее губы. Он молча наклонился, но когда оказался близко, ее глаза открылись.
— Аларик. Нам нужно перестать вот так встречаться, — сказала она, ее пухлые, мягкие, созданные для поцелуев, губы сложились в улыбку. Он не мог оторвать глаз от ее рта. Даже жрец Посейдона, соблюдающий целибат, мог бы фантазировать о ее губах.
Она облизала кончиком языка пересохшие губы, и его охватило желание. Он отступил на шаг, его колени внезапно ослабли.
Квинн села на узкой кровати, ее взгляд охватил маленькую комнату, которую ей предоставили ведьмы.
— Ты в порядке? Твое лицо посерело, что не может быть признаком здоровья. Что случилось? Где мои люди?
Он вытянул руку, чтобы остановить град вопросов, и сел в единственное кресло в комнате.
— Минуту, прошу. Кажется, что я не так силен, как хотел бы.
Шокирующее осознание затуманило ее взгляд.
— Нападение. Тот вампир, он меня ударил, я должна быть, мертва.
Она спустила ноги с кровати и обняла себя руками, глядя на него.
— Последнее, что я помню, что я чувствовала в легких как тону, а потом или я отключилась, или небо взорвалось. И почему у меня такое чувство, что ты с этим как-то связан?
Он смотрел на нее, как он мог когда-либо насмехаться над поэтами. Явно возможно утонуть в женских глазах. Или, по крайней мере, желать остаться в ее теле вечность.
Но мысли о том, чтобы оказаться внутри Квинн вели к темным и невозможным стремлениям, раздеть ее и войти внутрь ее прямо здесь на кровати, где он закончил ее исцелять. Войти в нее так глубоко, чтобы она его никогда не отпускала.
Никогда не хотела его отпускать.
Невозможные желания.
— Аларик? — ее дыхание сорвалось на его имени, как будто она увидела его фантазии или прочла спрятанные уголки его разума. Она являлась анэшой, и вероятно, он недостаточно закрылся.
Пока он смотрел на нее, всё еще не в состоянии говорить, перед ним мелькнуло искушение. Просто отпустить, опустить щиты. Позволить ей войти внутрь его бесплодной души, всего на несколько мгновений. Достаточных, чтобы увидеть, сможет ли она найти какой-либо след человечности, который не выжгли из него столетия службы судьи Посейдона.
Но его обязанность вошла в него слишком глубоко. Судьба слишком овладела им, чтобы он мог подумать о другом пути. Он закрыл щиты и глубоко вздохнул.
— Прости, Квинн. Я… устал.
Она спустилась с кровати, чтобы неуверенно встать на ноги.
— Я понимаю. У меня появилась мысль, что я должна поблагодарить тебя за повторное спасение моей жизни, — она прошла по небольшому пространству комнаты, стала на колени перед ним и положила свои руки ему на колени. — Поэтому, спасибо тебе.
Он сидел, замерев на месте, жар от ее рук обжег его через штаны до кожи, до нервных окончаний, до каждой кровинки, которая бежала по его венам. Пойманный в сверкающую призму ощущений, он знал, что ее благодарность станет его уничтожением.
