В том яростном бою, который, казалось, длился целую вечность, мы бились с армией, превосходившей нас в десять раз. Целью было ни победить, ни даже выжить, мы просто старались не умереть слишком рано, по крайней мере не раньше, чем Хуньяди расправится с корпусом Касыма-паши. Для этого нужно было убедить врага, что против него бьется целая армия крестоносцев, а не жалкая ее часть.
Почти два часа нам удавалось скрывать свой обман, но вскоре османский полководец заподозрил неладное. Тогда озверевшие турки ударили по нам со всех сторон, и в начавшейся резне погибли наши лучшие воины, остальные в панике бросились бежать, но смерть все равно настигала их. Сопротивляться дальше было бесполезно, я отдал запоздалый приказ к отступлению, однако османы уже были повсюду и пробиться сквозь их ряды оказалось практически невозможно. Вдруг мы услышали протяжный звук королевского рога. С близлежащего холма к нам на помощь спешило около сотни рыцарей, а над их головами гордо развевалось королевское знамя.
Когда я увидел их предводителя, то не мог поверить своим глазам: сам Владислав вел своих рыцарей в бой. Лицо молодого короля скрывал шлем, но сверкающие латы с двойным золотым крестом и могучий белый конь, которого польский владыка берег как зеницу ока, не оставляли сомнений, что это наш славный предводитель.
Стремительная атака польской кавалерии вырвала нас из смертельного кольца врагов. Турки осознали, что могут одним ударом решить исход всей битвы и, позабыв о существовании нашего отряда, кинулись навстречу Владиславу.
Воспользовавшись этим, мы смогли вырваться из окружения и уже бросились на помощь королю. Однако было уже слишком поздно. На наших глазах полчища агарян захлестнули королевских гвардейцев вместе с их владыкой, и вскоре беснующаяся толпа османских солдат взорвалась торжествующими криками…
* * *
Король Владислав терпеливо сидел на низком табурете, пока один из лекарей осматривал глубокую кровоточащую рану на лбу своего повелителя. Рядом, нервно подергивая усы, стоял Янош Хуньяди. Воевода был сильно обеспокоен и не находил себе места.
– Я уже говорил вам, что нельзя так рисковать. Султан пообещал огромную награду всякому, кто принесет ему вашу голову, так зачем же подставлять ее под каждый турецкий килич
49? – ворчал себе под нос Хуньяди. – Представьте, что случилось бы, не поспей я вовремя…
– Но ты же успел, – улыбнулся король. – Я вновь обязан тебе жизнью, и когда мы вернемся в Буду, ты получишь достойную награду.
– Защищать вас – моя прямая обязанность, – немного смягчившись, промолвил воевода. – А служение стране – вот лучшая награда из всех. Но от Венгрии нас по-прежнему отделяют десятки миль, а османы по-прежнему сильны, чтобы помешать нам благополучно вернуться домой.
Тем временем лекарь закончил осмотр и, недовольно покачав головой, приложил к кровоточащей ране кусок ткани, пропитанный дурно пахнущей жидкостью. Владислав зажмурился от боли, но не издал ни звука.
– Известно ли, что случилось с тем храбрым юношей, что облачился в мои доспехи? – наконец спросил король.
– К сожалению, он мертв, – печально отозвался Хуньяди. – Турки изрубили его тело на куски, так что мы с трудом смогли обнаружить останки.
Владислав нахмурился.
– Он погиб как герой, и мы все обязаны ему жизнью, – проговорил король. – Пусть его похоронят со всеми положенными почестями.
– Я уже позаботился об этом, – заверил владыку Хуньяди. – Однако нам не следует задерживаться в этих краях надолго.
– Полагаешь, турки могут атаковать вновь? – оживился Владислав.
Янош покачал головой.
– Вряд ли. Насколько мне известно, султан чрезвычайно щепетилен в вопросах, которые касаются его семьи, а весть о нашем пленнике очень скоро достигнет его покоев.
* * *
Я с интересом наблюдал за пленным турком, одиноко сидевшим на устланной коврами земле с крепко связанными за спиной руками. Кирасу и кольчугу с него уже сняли, так что из одежды на нем остался лишь сильно потертый поддоспешник, который не мог сказать о своем обладателе ровным счетом ничего.
– И где же вы поймали этого бедолагу? – поинтересовался я, издали разглядывая опухшее от кровоподтеков лицо пленника.
– Да вот, пытался уйти через переправу, – махнул рукой немолодой сербский воин, суетившийся возле огромного походного котла. – Когда мы его стали преследовать, он, значит, в воду сразу рванул, ну и, понятное дело, ко дну пошел, на нем ведь железа понадето было – на весь наш отряд хватит.
Серб наклонился над котлом, в котором вскипало весьма приятно пахнущее варево, аккуратно зачерпнул содержимое деревянной ложкой, попробовал и одобрительно причмокнул. Тем временем я рассматривал странного османца. С первого же взгляда было понятно, что он из знатной и состоятельной семьи, иначе стал бы сербский царь держать обычного турецкого вельможу под столь усиленной охраной?
Тут серб продолжил свой рассказ:
– Десятник наш сразу уразумел, что ценная находка нам в руки попалась, ну, мы его из воды-то и вытащили. Думали, помер уже, но нет – больно живучим, гад, оказался. – Серб сплюнул, недвусмысленно показывая свое отношение к пленнику. – Он как в себя пришел, сразу что-то бормотать на своем начал, а мы-то ведь его тарабарщину не разумеем, так что кляп ему в глотку засунули, да и всех делов!
– А как же он попал к вашему князю?
– Какой-то турок на него указал, – ответил стражник, отправляя в котел несколько больших луковиц. – Говорит, мол, важный это человек, самому султану и ихнему везиру родственником приходится. Ну вот его сюда и доставили. Наш царь с ним личную беседу имел, а затем повелел перевести турка к себе в шатер и никого близко к нему не допускать.
Серб перешел на шепот.
– Ему уже и слуг выделили, и еду носят исключительно с царского стола.
– Неплохо для обычного пленника.
– Да он и не пленник вовсе, скорее почетный гость царя нашего.
– Почетный гость, значит? А почему под охраной держите тогда?
– Чтобы не убег, – развел руками серб. – Мы вначале с ним по-хорошему хотели, на ночь с него веревки даже сняли, так он такую прыть задал, что еле обратно приволокли. К тому же хоть царь и велел с ним хорошо обращаться, но оставлять без присмотра строго-настрого запретил. Этот агарянин ведь чего хочешь учудить может.
Пленный турок, словно догадавшись, что мы говорим о нем, повернул голову и уставился на меня немигающим взглядом. Из-под густых черных бровей с вызовом смотрели глаза человека, который предпочел бы скорее умереть, нежели находиться в столь униженном положении. Он сидел у костра неподалеку от нас, но путь к нему перегородила стража Георгия Бранковича. Это был его пленник, и, определенно, сербский правитель имел на него свои планы.
