Янош почесал затылок.
– Может быть, смерти? Это многое объясняет. Тогда зачем тянуть? Вон скала, забирайся на нее и прыгай вниз, бьюсь об заклад, нам и хоронить будет нечего в таком случае.
Я промолчал, но Хуньяди не спускал с меня своих пытливых глаз, и его голос вдруг сделался серьезнее.
– Каждый человек привык ставить себя в центр мироздания. Но оглянись вокруг! За нашей спиной шагает двадцать тысяч судеб, и вряд ли среди них найдется хотя бы одна по-настоящему счастливая. Большинство историй, которые расскажут о себе простые солдаты, вполне могут лечь в основу какого-нибудь романа или песни, но кого это интересует? С того момента, когда они встали под мои знамена, их прошлое осталось позади, и меня мало волнует, кем они были и что делали раньше. Их задача сейчас – исполнять мои приказы, большего я от них не требую.
– Людьми всегда двигали желания, – пожал плечами я. – Тебе этого не изменить.
– Вот только этими, – воевода показал в сторону лагеря, – движут желания пограбить да понасильничать. Если дать им волю, они устроят такой погром, что местные жители рано или поздно сами призовут султана вернуться на эти земли. Недавно отряд таких молодчиков под покровом ночи совершил налет на деревню, мерзавцы вырезали чуть ли не половину ее жителей, а после этого загнали оставшихся крестьян в местную церквушку и подожгли. Благо вмешались солдаты Бранковича и перевешали негодяев, но этот случай надолго останется в памяти людей.
Я был наслышан об этой истории, но в памяти моей имелись и другие примеры.
– На Балканах о жестокости западных рыцарей знают не понаслышке уже очень давно, – сказал я. – Вражда между церквями ведет к вражде между людьми, и здесь могут проявляться самые отвратительные черты человеческой натуры. Страшно даже представить, что творили люди, подобные этим, две с половиной сотни лет назад в Константинополе…
– Что было, то было, – нетерпеливо перебил Хуньяди. – События, о которых ты говоришь, лишь еще раз показали всему миру коварство венецианцев
50, но сейчас совсем другое время. Захватив Константинополь, турки двинутся на мои земли, а затем к их ногам падет и вся остальная Европа. Это осознают в Риме, в Венеции, в Париже, но никто не захочет ничего делать, пока их владения находятся в относительной безопасности. Мне же остается полагаться только на себя, свое войско и молиться, чтобы мои переменчивые союзники однажды не вонзили нож в спину!
Я сочувствовал словам воеводы, ибо хорошо понимал боль, которая терзает его сердце – боль за свой народ и страну. Она понятна каждому.
– Я поступлю на службу к Владиславу, – как-то само собой сорвалось с моих уст. – Обещаю тебе.
– Вот и прекрасно, – кивнул головой Янош Хуньяди и, не говоря больше ни слова, направился в свой шатер.
С этого дня у меня началась совсем другая жизнь…
* * *
15 января 1444 года
С момента битвы в Драгоманском ущелье турки больше не тревожили нас, и вскоре армия без труда достигла безопасных границ Сербии. Однако не успели мы вступить на дружественную территорию, как с востока пришла ужасная весть.
Османский полководец Турахан-бей захватил и разграбил Софию. Соборный храм был снова превращен в мечеть, а многих священнослужителей, что так радостно приветствовали короля Владислава, турки прилюдно обезглавили, и головы их отправили султану в Адрианополь. Рассказывали и о других зверствах турецкой армии, от которых даже у видавших виды ветеранов кровь стыла в жилах.
Когда эта весть облетела всю армию, многие изъявили готовность вернуться и отомстить османским захватчикам, но погода продолжала ухудшаться день за днем, а дороги превратились в непроходимые болота. В такой ситуации Янош Хуньяди не решился продолжить войну и приказал двигаться дальше.
Война окончена, и уже ничто не помешает всем солдатам вернуться домой.
Всем, но только не мне…
Глава 15
Халиль-паша
Старые счеты
Повелитель вернулся в столицу в крайне скверном расположении духа. Все придворные застыли в страхе, гадая, против кого на этот раз обратится гнев султана.
Месяц назад крестоносцы практически вплотную подошли к стенам Эдирне, и Мурад решил ободрить свои войска личным присутствием на поле боя. В результате длительных и кровопролитных боев османам удалось остановить продвижение союзников, однако последующие сражения показали, насколько бессильны мусульмане против закованных в сталь западных рыцарей.
Решив окончательно уничтожить христиан, султан бросился в погоню за отступающей армией Владислава, однако это обернулось катастрофой для его собственного войска. К началу января стало очевидно, что силы обеих сторон полностью истощились. Мурад повернул на столицу, а Касым и Турахан отправились вслед за крестоносцами, намереваясь дать бой в узких ущельях возле горы Куновице. Весть о результатах этого сражения настигла падишаха, едва он переступил порог своего дворца, и вручил ее государю не кто иной, как великий визирь Халиль.
– О твоем брате что-нибудь известно? – хмуро спросил Мурад, прочитав донесение.
– Нет, – печально промолвил визирь, еще не успевший оправиться от потрясения. – Касым пишет, что Махмуд самолично вызвался прикрывать отход его войска, но силы были слишком неравны…
– Как Касым мог допустить такое! – вскипел султан. – Он совсем лишился рассудка, если решил, что может спасаться бегством, используя моего родственника в качестве прикрытия! За столь позорное поражение он заплатит своей жизнью!
– Возможно, в этом поражении вина лежит не только на Касыме, – попытался вставить слово Халиль.
– Объясни, – потребовал султан.
– Судя по письму, Турахан-бей так и не явился на место сражения. Вероятно, именно это стало главной причиной разгрома наших войск.
Султан сжал кулаки и процедил:
