— А что в этом странного — не вижу. Неужели я первый?
— Нет, конечно.
— Друг у меня был — капитан внутренних войск. Из нашего московского СОБРа. Подорвался на мине. В память о нем.
— Понятно. Вот, держите, — секретарша протянула бумажку с названием банка и номером счета.
— Благодарствую. А Самохина вашего когда вернее застать?
— Попробуйте с самого утра. Но гарантии дать не могу, лучше всего звонить. Если не секрет, какую примерно сумму вы собираетесь переводить?
— Тысяч пять долларов.
— Понимаете в чем дело, — она колебалась: начинать разговор или нет. — У нас сейчас такой кавардак. Неизвестно, что будет завтра. То ли все останется по-прежнему, то ли начнется полная смена декораций. Может быть фонд разделится пополам, может просто развалится.
— И тут склоки?
— Еще какие.
— Е-мое, это называется боевые соратники. Договориться по-братски не могут, — персонаж Левченко вполне мог так грубовато выразиться.
— Тут братством и не пахнет, — секретарша поднялась с кресла на колесиках. — Извините, мне уже пора.
— Давайте подвезу? Заодно познакомимся.
Левченко не ошибся в своих предположениях: фигура секретарши соответствовала самым высоким стандартам.
— Марина.
В отличие от других известных Левченко секретарш она держалась удивительно просто и дружелюбно.
— Меня Максим. Теперь припоминаю — краем уха я слышал, что у вас скоро перевыборы. То ли председателя, то ли правления.
— Вот-вот. Не знаю: наверно я не должна об этом говорить, но ваши деньги могут провалиться в черную дыру. Я бы советовала подождать пока все утрясется.
— Куда вам? — спросил Левченко, когда роскошный автомобиль стал выкатываться со стоянки.
— Сиреневый бульвар, тридцать четыре. Если Самохина переизберут, мне тоже придется подать заявление.
— А это реально?
— Очень даже. Последнее время под него копают не покладая рук. Вы, наверно, редко читаете газеты.
— Их сейчас слишком много развелось.
— Понавесили на него всех собак. Якобы всю войну он просидел безвылазно в Ханкале, охраняя аэропорт.
— Я сам проторчал там месяц. Далеко не курорт — каждую ночь начинался концерт.
— Якобы, через фонд прокручивают денежки сомнительные фирмы.
— Там, где есть налоговые льготы, это неизбежно, — махнул рукой матерый бизнесмен в костюме горчичного цвета. — Пусть проверят любую благотворительную организацию. Другое дело — надо иметь чувство меры.
«Сааб» домчал их быстро, несмотря на бесчисленные остановки на перекрестках.
— Завезти во двор или на вас тоже собирают компромат?
Марина рассмеялась:
— В наше время этого слишком мало. Я не брала обязательств пользоваться только общественным транспортом.
— А если напроситься к вам в гости. Хотелось бы прояснить для себя ситуацию. Возможно, я чем-то смогу помочь вашему шефу. Будет жаль, если вы потеряете работу.
— Только предупреждаю — у нас сломался лифт. Как вам перспектива забраться своим ходом на двенадцатый этаж?
— Я просто обязан вас сопровождать — мало ли что случится по дороге.
Отпустив машину с водителем, Левченко последовал за Мариной.
— Вы в отличной форме, — удивилась она, отпирая дверь. — Даже не запыхались.
— Жизнь заставляет — не дает расслабиться.
Левченко пользовался стабильным успехом у женщин, прежде всего потому, что никогда не относился к ним потребительски. Никогда ни на чем не настаивал, не тянул в постель. Не пытался использовать, не забывал резко и бесповоротно. Был надежен и предсказуем, в служебные дела не посвящал, зато не мельтешил, не врал по мелочам.
Обычно женщины с ним не капризничали, понимая, что он и так жалеет их, как мятущихся бабочек-душ на суровом ветру. Хотя у его нежности были четкие границы. Каждая чувствовала — сегодня Левченко хорошо с ней, но в его жизни остается много вещей, существенно более важных.
— У вас найдется молотый кофе и минералка?
— Сейчас поглядим.
— Глядите получше. Тогда я угощу вас кофе по своему рецепту.
— Приятно, когда гость тебя угощает.
— Все дело в воде. Если пользоваться той, что течет из крана, самые лучшие сорта вас не спасут.
— Но ведь она соленая, — удивлялась Марина, наблюдая как Левченко помешивает минеральную воду в бокале. Пузырьки газа поднимались кверху и лопались на поверхности.
— Об этом поговорим после первого глотка.
— Я молчу.
Напиток показался Марине чудесным:
— В самом деле: небо и земля.
— Вы тут одна обитаете?
— С дочерью. Летом отправляю ее к родителям. У них там река, лес, ягод ешь — не хочу.
Ему хотелось дотронуться до ее прохладной шелковистой кожи там, где проступал на шее голубой след артерии. Поневоле вспомнился труп Лины — как раз в этом месте острие проткнуло шею.
— А кто такой Постников? — труп с рыжими волосами как будто лежал между ними, и Максим решил пока вернуться к делу.
— Человек, которого прочат в новые председатели. Бывший спецназовец, после штурма Грозного ему ампутировали ногу. В финансовых делах полный профан — его будут использовать как ширму. Послушайте, Максим, я вас вижу в первый раз, а уже столько всего нарассказала — у вас, наверно, гипнотические способности.
Он дотронулся загрубелыми кончиками пальцев до ее шеи. Таким же шелковистым, нежным, как речная вода оказалось все ее тело. Максим словно погружался в него, тонул. Тонкие пальцы как водоросли оплетали его шею, не давали вынырнуть на поверхность.
— О нашем разговоре никто в фонде не должен знать.
Они лежали рядом под простыней, касаясь ступнями, бедрами, плечами. Постепенно прорастая друг в друга, они становились одним существом. В такие минуты Левченко приучил себя раздваиваться. Одна половина его существа плыла в потоке ощущений. Другая оставалась в стороне, на берегу, терпеливо ожидая, пока круг путешествия под простыней исчерпается и замкнется.
— Я сразу тебе не поверила. Никто не являлся в фонд, тем более не назначив заранее встречу. По крайней мере, никто из тех, кто переводил нам деньги — Самохин сам месяцами обивал пороги… Хочешь, чтобы я за кем-то следила?
— Ни в коем случае. Дело серьезней, чем ты думаешь. Держись в стороне.
«Если начинаешь вербовать женщин, с которыми спишь, можно списывать себя со счетов», — подумал Левченко.
— Почему? Считаешь, что женщинам нельзя доверять? — Марина словно слышала его слова.
