По всему чувствовалось, что его вытянула на светскую тусовку жена. Даже заезжая знаменитость не вызывала у Стрелецкого интереса. Белозерский услышал как он ответил кому-то:
— Боюсь испортить впечатление. Ее пения мне вполне достаточно.
Тем временем мастер российской ложи присматривался к жене дирижера. Она напоминала ангела со старинных европейских картин: открытый лоб, золотистые волосы, матовая кожа. Низкий, богатый обертонами голос напоминал по тембру вибрато саксофона.
Белозерский привлек ее внимание как совершенно новый человек в столице.
— Считайте себя русским сколько хотите, но для меня вы англичанин: по повадкам, манере разговора, акценту, наконец.
Она расспрашивала о Лондоне, где не бывала «целую вечность».
— У мужа не сложились отношения с руководством «Ковент Гардена».
— Жаль, что я ровным счетом ничего не смыслю в музыке.
— Для меня это большой плюс в человеке. Разговоры о музыке — все равно, умные или пустые — вызывают у меня аллергию.
Собравшиеся медленно прохаживались по самому уютному из залов ресторана престижной гостиницы. Разглядывали из окон вечернюю Москву с подсвеченными сталинскими высотками, устраивались на диванах, подсаживались к столу, чтобы перекусить и выпить. В меню были только холодные и горячие закуски: блины с зернистой икрой, расстегаи, заливная осетрина и прочие истинно русские деликатесы.
Образовывались и распадались небольшие кучки, завязывались и вежливо закруглялись разговоры. Дважды или трижды всех объединили тосты в честь певицы — как водится, гостью превозносили до небес. Поаплодировав, народ снова распадался на переменчивые молекулярные соединения, обсасывал старые и новые сплетни.
— Вы повсюду сопровождаете мужа? — осведомился Белозерский.
— Стараюсь, — вздохнула Алина. — Это трудноосуществимо на практике. Он гастролирует триста дней в году.
Зная повадки дирижера, никто не пытался завести с ним разговор. В полном одиночестве он тщательно пережевывал осетрину и с увлечением играл столовым ножом, следя за отражениями хрустальных огней на широком лезвии.
— Быть женой гения почетный, но тяжкий крест, — произнес Белозерский.
— Плохо то, что меня окружает бешеная, черная зависть. Всем не дают покоя его гонорары, ангажементы. Да, зарабатывает он достаточно, но есть ведь другая сторона, повседневная. Каторжный труд, разлад с собой, когда вещь никак «не вытанцовывается». С его мыслями и чувствами трудно соприкасаться, он в других слоях атмосферы.
— А как мужчина? — вдруг прямо, без затей спросил Белозерский. — Адвокат ведь то же самое, что врач — со мной можно говорить без стеснения.
— Как ни странно, в этом смысле у нас полная гармония, — просто, без тени двусмысленности ответила Алина. — Обычно творцы в чем-то ущербны. Но у него слишком здоровая наследственность: бабка и дед по материнской линии были самыми что ни на есть кондовыми крестьянами.
Стрелецкий внимательно посмотрел на низенькую полную певицу, блистающую бриллиантовыми украшениями и прикрыл глаза — ее сегодняшняя ария снова зазвучала для него.
— Давайте лучше опустим занавес над этой темой. Во-первых, адвокат это все-таки не совсем врач, во-вторых, между частной болтовней и приемом клиентов есть существенная разница, — улыбкой она попыталась смягчить решительность вердикта.
— Если посмотреть на ваши проблемы…
— О каких проблемах речь? — прервала Алина, слегка приподняв шелковистые брови. — Ноу проблемз, как говорят англичане. Я почти счастлива.
— В этом, почти, все и кроется.
— Вы мастер ловить людей на слове.
К ним подошел уже знакомый Белозерскому шоумен с физиономией сатира. Дама, явно перебравшая шампанского, была выше его на целую голову. Белозерский поразился тому, что этот никчемный на первый взгляд человек, вечно отпускающий похабные шуточки, вхож везде и всюду.
— Мое почтение, — он со звонким чмоканьем поцеловал Стрелецкой руку.
— Почему вы не пригласили меня на свадьбу? — спросила она с деланным укором.
Шоумен сделал вид, что поперхнулся.
— О, если бы я знал… Что могу рассчитывать… Что вы, так сказать, не сочтете за грубость…
— Вы много потеряли — это был просто отпад, — вся изогнулась дама.
— Не стоит замыкаться в одном и том же круге, — сказал Белозерский, когда шутовская пара отправилась продолжать обход. — Тем более сосредотачиваться на одной роли — роли жены. Ролей у женщины должно быть никак не меньше двух.
— И что для этого предпринять?
— Для начала найти интересную работу, где ваши таланты нашли бы себе применение.
— Вы уже отыскали во мне бездну талантов?
— Прежде всего, талант быть красивой женщиной. Редко кто из красивых женщин обладает им в полной мере.
— Давайте выйдем на балкон, — предложила Алина. — У меня рябит в глазах от этого кружения.
Медленный хоровод давно знакомых ей лиц сопровождался заезженной пластинкой из всплесков смеха, звона столовых приборов, шарканья, разноголосого гула.
На балконе им сразу дохнула в лицо ночь, полная разноцветных огней. Совсем рядом, как будто на расстоянии вытянутой руки, светились огромные щиты с рекламой «Кока-Колы» и «Марльборо». Дальше плыли в небе шпили «высоток» и рубиновые зерна над кремлевскими башнями. Самые отдаленные россыпи огней мерцали, переливались, пытаясь о чем-то рассказать точками-тире своего переменного сияния.
— Признавайтесь, вы хотите сделать мне деловое предложение?
— Угадали. Не знаю, догадываетесь вы или нет, но за чудной панорамой нашей древней столицы ни на минуту не прекращается схватка. Россия одна из немногих стран, где все пока в подвешенном состоянии: от магистрального пути развития страны до судьбы каждого отдельного человека. Огромные ресурсы: информационные, промышленные, сырьевые еще не поделены окончательно и бесповоротно. Сферы влияния еще не устоялись, все еще можно переиграть. Это захватывающая борьба без правил, и я предлагаю вам принять в ней участие.
— На чьей стороне?
— Какая, в сущности, разница? На моей.
— И в чем же будут состоять мои обязанности? — она закурила сигарету, и еще одна светящаяся точка присоединилась к мириадам городских огней.
— Быть самой собой. Манипулировать мужчинами, заставлять их забыть об осторожности. Вскрывать их как раковину, добираясь до самого сокровенного.
— Вы меня с кем-то спутали, — Алина выдохнула в ночь облачко дыма.
Ее длинное облегающее платье из переливчатого бисера отражало, приглушая краски, все ночное великолепие электрического света.
— У меня ни искушенности, ни холодного рассудка для работы такого сорта. Да и вообще я не очень современная женщина — меня саму еще нужно заставить забыть об осторожности.
