* * *
Впервые гражданин Великобритании Евгений Белозерский приехал в Россию на пятьдесят втором году жизни. Тогда страна еще называлась Советским Союзом, и на первой волне перестройки власти разрешили созвать конгресс соотечественников из-за рубежа.
Многие из собравшихся уже не чаяли увидеть родину: купола церквей, летние грозы, уцелевшие улочки старой Москвы. Мало у кого остались детские воспоминания, почти все знали Россию только по рассказам родных. Теперь каждый получил возможность сравнить свои фантазии и сны с реальностью.
Впрочем, им не оставляли много свободного времени — советская тяга к обязательным мероприятиям была еще жива. Ежедневные заседания по шесть часов, экскурсии на кондитерскую фабрику и ЗИЛ, прием в ЦК КПСС и Троице-Сергиевской лавре, прогулка по Москве-реке в сопровождении ансамбля народных инструментов.
Во второй раз Белозерский приехал уже по частному приглашению. В своем лондонском доме он собрал большую коллекцию современной живописи и теперь хотел пополнить ее произведениями русских художников. Он перезнакомился со многими людьми, пересмотрел множество картин — в прокуренных полуподвальных помещениях, на тротуаре старого Арбата, в просторных выставочных залах, где у авторов спрашивали автографы.
Художники — что бритые, что бородатые — были чрезвычайно интересными собеседниками, высказывали глубоко философские мысли о живописи в прошлом и будущем. Но их работы представляли собой всего лишь копии западного авангарда двадцатилетней давности.
Все-таки гостю удалось откопать подлинно оригинальные по композиции и колориту вещи — как крупинки золота в пустой породе. Сначала таможня наотрез отказалась выпускать полотна за рубеж, но, разглядев, что Белозерский везет только современную живопись, удовлетворилась взяткой в пятьсот долларов.
Только в третий свой приезд потомок сиятельнейшего князя Российской империи решился наведаться в Крапивино, бывшее имение своих предков. Если судить по рассказам отца, здесь находился большой трехэтажный дом с белыми колоннами и флигелем, конюшня для породистых рысаков и множество других жилых и хозяйственных построек.
Мальчик Женя часами перебирал уцелевшие фотографии где фигурировали панамы, теннисные ракетки, удочки, корзинки с грибами, запряженная лошадьми повозка и велосипед. Автору снимков — а это был брат отца — не приходило в голову, что каменную громаду дома тоже важно запечатлеть, что она только кажется непоколебимой и вечной.
Он старался зафиксировать сиюминутное: детскую улыбку, солнечные блики на траве рядом с едой, разложенной на походной скатерти, круги на воде озера от плеснувшей хвостом рыбы, порыв ветра, который вынуждал дам придерживать широкие поля своих шляп.
Тогдашняя техника фотографии была еще несовершенной — быстрое движение почти всегда смазывало очертания. Большой детский мяч превращался в расплывчатую полосу, лошадиный хвост — в веер. От дома попадались только фрагменты: угол стены, растворенное окно, ступени лестницы, ведущие к парадному входу.
Однажды отец забрал у Жени снимок, положил на большой лист белой бумаги и быстро карандашом набросал то, что осталось за кадром: кусты роз возле изгороди и приоткрытую дверь между колонн.
— А веранда? — крикнул восхищенный мальчик.
Но грифель неожиданно сломался и отец, ничего не говоря, вышел из комнаты.
Теперь, спустя сорок лет, Белозерский подъезжал к знакомым, но не виданным ни разу местам на пригородной электричке. Вагон заполонили дачники с помидорной рассадой и свежими газетами. Напротив сражались в подкидного. Вдоль по проходу постоянно кто-то двигался — то сумрачные контролеры, то нищий с куском картона на груди, где крупными печатными буквами было написано обращение о помощи, то продавец мороженого с тяжелой сумкой. Солнце то и дело мигало, просвечивая сквозь листву.
Сойдя на станции, Белозерский уверенно направился вперед — он отлично запомнил дорогу по рассказам отца. Следом увязалась бродячая собака — он не стал ее отгонять.
Проехал навстречу мужик на колесном тракторе с прицепом — повез кому-то необрезную доску. Пробежали шумной стайкой дети.
Вот она, кленовая аллея, о которой говорил отец. Только одно дерево уцелело, остальные спилили у самого основания. Судя по всему это случилось давно — пни потемнели, кое-где просто рассыпались в труху. Уцелевший клен тоже высох, торчали одни голые сучья без единого зеленого листа. Кто уничтожил деревья, чего ради?
Дом должен был стоять в конце аллеи. Но там начинались буйные заросли крапивы. Против собственной воли Белозерского подталкивало вперед, как человека, различившего на трупе посреди дороги знакомую одежду. Он ускорил шаги.
В зарослях виднелся фундамент, валялись отдельные кирпичи. Белозерский присел на корточки, приподнял один из кирпичей руками — тяжелый для своего объема, он сохранил с одной из сторон остатки штукатурки. Рядом валялась разбитая бутылка с облезлой этикеткой, оболочка от вареной колбасы. Собака стала тыкаться мордой, озабоченно принюхиваясь.
Поднявшись, гость двинулся в обратный путь. На середине дороги до станции он заметил, что пальцы обеих рук крепко сжаты в кулаки. Так крепко, что костяшки побелели. Попробовал разжать — ничего не получилось. С размаху ударил кулаком по ближайшему стволу, но только заработал ссадину.
Пальцы не разжимались. На одном из них красовался перстень с теми же четырьмя странными буквами, которые Максим Левченко не смог прочесть на уцелевшем в пожаре мастерке.
* * *
После безуспешного разговора со вдовой Альтшуллера Олег с удвоенным рвением принялся за работу. Еще немного и все материалы будут продублированы на винчестере и дискете.
Запечатанную коробочку с пятью дискетами он приобрел не где-нибудь на толчке, а в магазине от фирмы «Басф». И все равно мучился сомнениями — что если на одной из этих якобы отформатированных дискет обитает вирус? Она угробит все плоды ночных трудов, разрушит систему, где каждая частичка информации встроена на свое место.
Конечно, можно купить дискету с программами-антивирусами, но где гарантия, что она сама не заражена? Тем более новые вирусы появляются чуть ли не каждую неделю, и программы их обнаружения и лечения нужно регулярно обновлять.
Скрепя сердце, Каллистратов все-таки выбрал из пяти чистых дискет одну и решил работать пока только с ней — благо текстовая информация занимает мало места и на дискете уместится до тысячи стандартных страниц.
В конце недели позвонил Мигунов:
— Тебя еще не вызывали для дачи показаний?
— Честно говоря я последнее время не заглядывал в почтовый ящик. Может быть туда уже кинули повторную повестку.
— Вряд ли. Меня тоже пока не дергают. Похоже следственная бригада еще не вернулась — загорают в Сочи.
— Взял в киоске номер с твоей статьей. Сделано профессионально, — Каллистратов решил, что Мигунов ждет отзыва.
— Обычное дело, — энергичного корреспондента «Вечерки» явно не мучили сомнения в собственном мастерстве. — Последние новости: нас тут в редакции подключили к «Интернету». Один из ребят-программистов показывал, как ориентироваться в этих «виртуальных» джунглях. Это словечко уже лет десять держится в моде, а я только теперь толком почувствовал, что оно значит — непростительно… Провел нас по апартаментам Шарон Стоун, показал, как выбраться на странички последних новостей Ассошиэйтед пресс и Рейтер. Поиграли вместе со случайными партнерами-американцами в «воздушный бой».
