— Максим? Господи, он до сих пор майор?
— Никогда бы не поверил, что у тебя могло быть что-то общее с человеком оттуда.
— Ты просто плохо его знаешь, — Лариса нащупала на тумбочке возле кровати пачку сигарет. — Это человек особой породы. По крайней мере был таким, когда мы поддерживали отношения. Мужчина. Бывают такие люди, которых никто и ничто не может унизить.
Она щелкнула зажигалкой, и в темноте спальни на секунду проступило лицо с растрепавшейся прической.
— Почему тогда?
— Старая как мир история. Ты не замечал, что женщину часто подмывает изменить именно тому человеку, который ее любит? Вот тебе, например, я не изменю. А Максиму — случилось. Нашло что-то и все.
— Смело, однако. Прокинуть человека оттуда.
— Он обещал сводить меня на Иглесиаса — тот тогда чуть ли не в первый раз прикатил в Москву. В зрительном зале, еще до начала концерта я каким-то образом почувствовала, что Максиму моему все доподлинно известно. И все равно он счел нужным сдержать слово. На концерт я попала — Иглесиас был в ударе.
Лариса погасила в пепельнице только что раскуренную сигарету.
— Потом Максим подвез меня домой как обычно. Я поставила его в такое положение, когда человеку очень трудно держаться с достоинством. Но он сумел. Мы попрощались и на этом все закончилось…
За пилкой дров в подмосковной «зоне» о майоре Левченко спрашивали человека, которого тот в свое время раскрыл. Человека, предписавшего командиру Таманской десантной дивизии тренировать на своих полигонах людей из «Аум Синрике».
В заплеванном окраинном пивбаре на откровенный разговор о Левченко умело вывели его бывшего сослуживца, теперь обычного московского алкаша…
Информация стекалась к Белозерскому, тот проглядывал ее в промежутках между другими делами. Мастера «Востока» беспокоило одно — не мог такой человек как Левченко пойти на сотрудничество ради денег. Все мелкие детали и несущественные подробности рисовали другое лицо. И тем не менее…
* * *
Левченко вышел на одну из аллей Останкинского парка на минуту раньше назначенного времени. День стоял пасмурный, и на фоне однотонно-серого неба особенно яркой смотрелась подстриженная трава геометрически правильных лужаек, первые желтые листы. Копии античных бюстов на невысоких постаментах светились нетронутой временем белизной.
С майором поравнялся бледный человек со слегка удлиненным породистым лицом, чем-то родственный этим застывшим слепкам когда-то живого величия. Они с Левченко обменялись несколькими нейтральными фразами о перемене погоды и красоте старинного парка при дворце графа Шереметьева. Майор узнал голос человека, говорившего с ним на боксерском турнире.
Удостоился, наконец, чести лицезреть шефа на расстоянии вытянутой руки. Что это? Знак высокого доверия? По всему выходило так — собеседник подчеркнуто высоко оценил его заслуги в деле с аэробусом.
— Вы предпочитаете и дальше получать наличные? Можно ведь переводить деньги на счет. Любой банк: российский, швейцарский…
Из здания, украшенного колоннадой, выходит группа экскурсантов. Стал накрапывать дождь, раскрылись разноцветные зонты.
Левченко подозревал, что в его биографии основательно копаются, что многие вещи не стыкуются с образом агента с трехзначным номером, озабоченного только размерами гонорара. Сейчас он решил сыграть ва-банк, в очередной раз довериться собственной интуиции.
— Пока для меня предпочтительнее наличными. В целом по финансовой стороне дела у меня нет претензий. Но есть другие важные моменты — как раз они не очень меня устраивают.
— Давайте обсудим, — Белозерский приподнял воротник легкого плаща, он пришел на встречу без зонта.
— Роль исполнителя разовых заданий.
— А на основном месте работы у вас другие функции?
— Там я знаю общие контуры дела. Мы по мере сил затыкаем пробоины и откачиваем мутную воду с корабля, который продолжает погружаться все ниже.
— Пожалуй так.
— Меня уже несколько лет грызет мысль: этого мало. На одну заделанную дыру появляется десять новых. Нужны радикальные перемены.
Белозерский остановился у головы Аполлона в шлеме с крылышками по бокам. Скульптура была выполнена мастерски, только белые каменные глаза без зрачков производили странное впечатление. Максим чувствовал, что собеседник по-прежнему слушает очень внимательно.
— Когда мне принесли мастерок из сгоревшей квартиры, я заинтересовался непонятными буквами. Потом удалось выяснить, что эта вещичка — одна из принадлежностей масонского ритуала. Нужно было проверить все обстоятельства. Я не мог заранее предположить, о врагах тут речь или нет, но отдавал себе отчет, что масоны — организация серьезная.
— Ну и каковы результаты проверки? — холодным, но все же любопытствующим взглядом посмотрел на майора Белозерский.
— По крайней мере я убедился, что планы у вас большие. И дело с «Русичем» — одно из множества тех, которые не имеют сами по себе никакого значения. Пока вы накапливаете средства, закрепляетесь на разных этажах. Ради чего — вот вопрос. Для того, чтобы просто качать большие деньги, нет нужды так сильно разбрасываться.
— Так вы до сих пор в сомнениях?
Они вошли в узкую аллею, как пологом укутанную плющом. Моросящий дождик не смог пробраться следом.
— Сейчас мне ясно одно: ваша «контора» не работает на Запад. Это уже немало.
Левченко представил дело так, будто бы он ищет новые возможности послужить спасению России и организация с амбициями на власть вызывает у него большие надежды.
— Анархии пора положить конец. Но где сейчас реальные силы, способные решить эту задачу? Банковская и нефтегазовая элиты спешно качают прибыли, оппозиционные партии уютно себя чувствуют в Думе, армия деморализована нищетой, невыплатами зарплаты.
«Если это выстрел в „молоко“, у него есть возможность легко замазать мне глаза. Ведь я не стану требовать доказательств, если он захочет поговорить о грядущем Царстве Порядка на Руси. Нет такого дела, которое нельзя было бы обрядить в праведные одежды, встроить в „перспективу“».
Но Белозерский молчал.
* * *
Обряд посвящения состоялся через три дня. Левченко принимали в «собратья» те, кто встречался в обветшалом, давно требующем ремонтно-восстановительных работ особнячке только в исключительных случаях. Люди, которых Белозерский не хотел рассекречивать даже внутри ложи. Они составляли отдельную «десятку».
Левченко, как и Мастер в свое время, очутился в тесной комнате со стенами, задрапированными черной тканью. Дотронулся до черепа с извилистой трещиной на темени, прочел отмеченные строчки из книги пророка Иезекииля.
«Так говорит Господь: меч наострен и вычищен. Наострен для того, чтобы больше заклать; вычищен, чтобы сверкал, как молния.»
