И без того слабый свет окончательно угас, и Максим остался в полной темноте. Кто-то вошел. Ни он, ни вошедший человек не могли разобрать лиц друг друга. Незнакомый голос сообщил о семи правилах, исполнения которых требует Орден.
По команде Левченко снял куртку, рубашку, оставшись с голой грудью. Почувствовал легкий укол, похожий на прикосновение когтя холоднокровного существа. Его повели вперед, продолжая упираться острием в грудь. Прозвучали три удара в дверь.
— Со мной тот, кто желает вступить в ложу «Восток» Ордена Свободных Каменщиков.
— Как его имя?
— Русский брат.
«Неплохо звучит», — подумал Левченко.
Он не знал, что таков был стандартный ответ для кандидатов в особую «десятку».
Войдя в открывшуюся дверь, Максим перешел из сдавленной темноты в просторную. Он ощущал присутствие людей, их дыхание, покашливание. Смутно, едва различимо белели масонские фартуки.
— Входящий в ложу связывает себя с ней до самой смерти, — предупредил прежний голос. — Согласен ли ты повиноваться, сохранять тайну, исполнять свой долг перед Орденом и Россией?
— Да.
Глава двенадцатая. Выстрел на учениях
Подмосковные учения были назначены на первые октябрьские дни. Солдатам повезло: сентябрь проскочил почти без дождей. К первому числу вернулось тепло, полетели паутинки, как оно полагается в пору бабьего лета. Значит не придется барахтаться в грязи, вытягивать увязшую технику.
Командовать учениями должен был президентский любимец, министр обороны Рагозин, известный спортивным азартом, неугомонным характером и требовательностью к подчиненным. Для солдат это мало что меняло, но высший офицерский состав заранее поеживался. Рагозин не даст дух перевести, штаб будет перемещаться по полям и весям на предельных скоростях.
Сценарий учений был разработан в Генштабе. Вторжение на условно-приграничную территорию диверсионных подразделений противника с целью вывести из строя значительный участок нефтепровода.
На эти учения возлагались большие надежды. Еще свежи были в памяти недавние, широко разрекламированные маневры в Крыму, куда независимая Украина пригласила натовские войска. Требовалось показать эффективность российских вооруженных сил, особенно в условиях локальных конфликтов. Противник не намерен надолго закрепляться на чужой территории, использует небольшие мобильные группы особого назначения, при отступлении возможен захват заложников из гражданского населения.
Учений под кодовым названием «Смерч» с нетерпением ожидал и Белозерский. Эти пронизанные неярким светом дни «бабьего лета» должны были стать переломными. О точной дате начала событий знали только два человека: он и генерал Мальцев.
Этот человек стал для Белозерского подарком судьбы. Участник афганской и чеченской войн, человек безусловной личной храбрости, он кинулся в политику, не разбирая броду. Не имея ни опыта, ни мало-мальски вразумительной программы, решил было поспорить с Лужковым за кресло московского мэра. Правда, вовремя одумался и снял свою кандидатуру.
Затем попал в Думу по спискам проправительственной партии, то и дело выдавал там с трибуны громогласные речи. У прессы и телекомментаторов он пользовался успехом за грубоватый солдатский юмор и точные характеристики оппонентов. Поэтому крепко сбитая генеральская фигура и суровое, изборожденное оспинами лицо часто мелькали на экранах, на первых страницах газет.
Внутри парламентской фракции более тонкие политики оттерли его на периферию. Генерал почувствовал себя несправедливо обиженным и решил воздать сторицей. Пользуясь своей должностью заместителя председателя думского комитета по обороне он стал ездить по воинским частям, созывать офицерские собрания, обвинять во всех бедах армии правительство и Президента.
Именно тогда Белозерский попросил Левченко выйти с отставным генералом на контакт. Максим организовал встречу двух столь непохожих друг на друга людей: масона, потомка старинного дворянского рода и крестьянского сына, дослужившегося до генеральских звездочек.
Опасаясь «жучков», Мальцев до последнего момента не уточнял места встречи. Она произошла в одном из помещений Генштаба, где у него служили старые друзья. Считанные часы были в распоряжении Левченко, и он не успел установить прослушивающую аппаратуру. К проникновению в Генштаб нужно было готовиться загодя, с налета такие вопросы не решаются.
Результаты встречи, судя по всему, обнадежили Белозерского. Теперь Левченко по его просьбе собирал самую разнообразную информацию о воинских частях, дислоцированных поблизости от столицы. Мастер как всегда страховался — у него был не единственный источник. Максим понял это, когда попробовал закинуть удочку: сознательно допустил маленькую неточность по количеству вертолетов в одном из авиационных подразделений. Белозерский явно насторожился, и Максим решил больше не повторять подобных экспериментов.
Но из этого вовсе не следовало, что он аккуратно выполнял задания и только. «Русский брат» не оставлял надежд проникнуть в скрытые от него стороны работы зловещего механизма. Он знал, что дело семьи Альтшуллер застряло на мертвой точке, что начальство уже точит зубы и готовится принимать меры. Однако события развивались стремительно, не отпуская его ни на секунду.
В доме напротив двухэтажного особнячка он установил оборудование, засекающее разговоры по вибрации стекол. И быстро выяснил, что Мастер не решает здесь серьезных вопросов.
Попытался по картотеке ФСБ найти девушку, которую Белозерский прислал ему в напарницы в день демонстрационных полетов. Ничего близко похожего не нашлось, но лицо еще тогда, в самолете, показалось Левченко смутно знакомым. Такое запоминающееся соединение восточной красоты с жесткостью повадки.
Где он мог его видеть? Неужели память дает сбой в самый неподходящий момент. Видел на фотографии рядом с другой девицей — с каштановыми вьющимися волосами. Где, черт побери? Фотография чем-то его удивила, привлекла внимание.
Вот где — в каком-то стильном молодежном журнале! Среди рекламы мотоциклов, парфюмерии и новых рок-альбомов. Левченко сразу вспомнил снимок во всех подробностях: его напарница сидела на диване с высокой спинкой в классических голубых джинсах, кожаной безрукавке и ботинках на толстой подошве. Держала на коленях подругу — воплощенную хрупкость и нежность. Максим тогда поразился тому, насколько откровенно в молодежной прессе рекламируется лесбийская любовь.
Левченко всегда внимательно относился к прессе: читал, просматривал, кое-что запоминал. Библиотека ФСБ получала экземпляры практически всех периодических изданий, по крайней мере по Москве. Иногда Левченко просил сотрудницу читального зала запереть его до утра и пролистывал, просматривал все: от листка полуфашистского «Русского легиона» до московского варианта «Плейбоя». Он обращал внимание на все: на модные словечки, сплетни про «звезд», коммунистическую риторику, данные о столичном рынке недвижимости. Все это могло однажды пригодиться.
