Так быстро прийти к правильным выводам можно только одним способом: задать вопрос нужному человеку и получить готовый ответ.
Вот оно: служба, начальство. Людей, которые могли узнать правду о несуществующей попытке совершения террористического акта, было не так уж много, но их круг включал в себя весь высший командный состав российских силовых структур, весь московский генералитет.
У Глеба сейчас же родилось подозрение, что Федор Филиппович раньше него пришел к точно такому же выводу. Оттого-то, наверное, он и был явно не в своей тарелке, когда явился на конспиративную квартиру. Вот только пиво… Уж если генерал Потапчук, столкнувшись с непредвиденными трудностями, начал утешаться пивком, пора менять работу, а то и вовсе эмигрировать из страны в какое-нибудь тихое, не представляющее интереса ни для международных террористов, ни для великих держав, богом забытое местечко…
Он только начал привыкать к мысли, что отныне ему снова предстоит жить и работать под колпаком, с оглядкой на то, что каждое твое слово и каждый шаг могут стать едва ли не в то же мгновение известны противнику, когда его внимание привлек донесшийся откуда-то слабый женский вскрик.
Глеб Сиверов вовсе не был рыцарем на белом коне, странствующим по свету в поисках приключений и обижаемых злодеями прекрасных дам, которых надлежит спасти, защитить, обогреть, влюбить в себя и бросить, дабы поспешить на помощь очередной жертве (которую, разумеется, еще только предстоит найти). Становиться случайным свидетелем сцен типа «барышня и хулиган» ему тоже доводилось нечасто, но, когда такое происходило, а поблизости не наблюдалось наряда милиции, который сделал бы его вмешательство излишним, Слепой принимал в этих жанровых сценках посильное участие, привнося в старый сюжет свежий элемент неожиданности. Делалось это без натуги и красивых жестов — просто потому, что Глеб считал это правильным, да вдобавок еще и не особенно обременительным. Это было то же самое, что, проходя мимо, подать руку поскользнувшемуся на гололеде человеку.
Отыскав взглядом источник привлекшего его внимание шума, Глеб обнаружил за углом старого шестиэтажного дома прижавшуюся лопатками к стене тоненькую смуглую девушку в длинной юбке, кофточке, которая, наверное, считалась у нее на родине последним писком моды, и темном мусульманском платке — хиджабе, из-за которого, судя по виду и поведению остальных участников событий, и разгорелся сыр-бор.
Упомянутые участники представляли собой группу из шести особей мужского пола в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Если слегка прищуриться, чтобы мелкие детали и цвет одежды сделались неразличимыми, а остался только силуэт, ребятки издалека напоминали компанию слегка подгулявших спецназовцев: высокие спортивные фигуры, короткие куртки, просторные в плечах и груди и плотно облегающие талию, свободные бриджи, заправленные в высокие, со шнуровкой до середины голени, ботинки на толстой подошве, крутые плечи, остриженные наголо каменные затылки… Глеб недобро улыбнулся: противник был если не достойный — прямо скажем, не Илларион Забродов, — то, как минимум, не из самых хлипких. Если парни в действительности являлись теми, за кого пытались сойти по внешнему виду, драться они мало-мальски умели, а главное, любили.
В данный момент ребятки еще просто развлекались, осыпая свою жертву оскорблениями и пытаясь заставить ее добровольно снять хиджаб. Неторопливо огибая угол дома и беспечно попыхивая сигаретой, Глеб с грустью подумал, что подобная картина в Москве сейчас не редкость: после взрывов в метро хиджаб действовал на людей, в зависимости от их личных качеств и настроения, как красная тряпка на быка или хорек на курицу — выпучив безумные глаза, люди бросались либо на него, либо, наоборот, от него. В данном случае спасаться бегством от девушки в хиджабе не было причин: она не имела при себе даже дамской сумочки, а на стройной, тонкой, как древко копья, фигурке не усматривалось ни одного вздутия, которое могло бы сойти за спрятанный под одеждой пояс шахидки. Сиверов даже слегка пожалел, что она не шахидка: ему было бы чертовски интересно посмотреть, как повели бы себя бравые добровольные борцы с терроризмом, увидев на талии своей жертвы начиненный взрывчаткой и стальными шариками пояс, а в руке — кнопку взрывателя.
Немногочисленные пешеходы, проходя мимо, ускоряли шаг и отводили взгляды, делая вид, что ничего не заметили. Глебу было трудно их за это винить: когда начинает литься кровь, мало кто думает о справедливости. Точнее, справедливость начинает толковаться немного иначе: вы нас убиваете без разбора, не спрашивая, кто прав, кто виноват, ну, так и мы вас соответственно, тем же концом по тому же месту… А те немногие, в ком совесть и здравый смысл сильнее стадного инстинкта, наблюдая описанную выше картину, прекрасно понимают, что попытка вмешаться кончится для них больничной койкой, и хорошо, если не могилой. Можно, конечно, позвонить в милицию, но такой звонок может обойтись себе дороже: наряд все равно поспеет только к шапочному разбору (а куда спешить?), и при этом неизвестно, что творится под черепной коробкой дежурного, который примет вызов. Принять-то он его примет, а вот не шепнет ли потом задержанным скинхедам фамилию и телефонный номер доброхота, который на них настучал?
Приближаясь к месту событий, Глеб про себя тихо порадовался тому обстоятельству, что пистолет остался в машине. Человеку, который привык устранять проблемы самым быстрым и эффективным способом, заключающимся в физической ликвидации носителя упомянутых проблем, было бы нелегко удержаться от применения оружия против тех, кто так старательно на это напрашивался. Увы, расстрел нескольких скинхедов на глазах у многочисленных свидетелей, решив одну проблему, породил бы массу других: воздух в Москве, несомненно, стал бы чуточку чище, зато тщательно составленный и весьма похожий на оригинал фоторобот Глеба Сиверова занял бы достойное место в милицейской базе данных под рубрикой «Вооружен и очень опасен». Повышенное внимание правоохранительных органов было ему нужно, как насморк — для здоровья не опасно, но и удовольствия никакого, — поэтому, раз уж он твердо решил повести себя неразумно, вмешавшись в то, что его, по большому счету, не касалось, лучше было обойтись без стрельбы и трупов.
Остановившись за спиной у ближайшего к нему бритоголового крепыша, Сиверов легонько похлопал его по плечу и, держа на отлете дымящуюся сигарету, с ярко выраженным кавказским акцентом поинтересовался:
— Э, брат, почему девушка обижаешь?
На кулаке, который стремительно метнулся ему в лицо сразу после этих слов, тускло блеснул сизым угловатым металлом увесистый кастет. Расценив это как предложение обойтись без дальнейших церемоний, Глеб перехватил руку с кастетом, завернул ее назад и вверх, заставив скинхеда сложиться пополам, и резко ударил локтем по локтевому суставу противника. Послышался отвратительный хруст, за которым последовал крик боли; отпустив сломанную, вывернутую под неестественным углом руку, Глеб ударил коленом в расположенное на уровне пояса, искаженное гримасой боли и ярости лицо, и один из участников увеселения выбыл из игры — месяца на два, а возможно, и на более продолжительный срок.
Они кинулись на него, как стая голодных одичавших псов, сразу со всех сторон, и Слепой с наслаждением дал себе волю. Чей-то кулак чувствительно приложился к его левой скуле; кто-то ударил его ребром ладони по уху, видимо, промахнувшись по кадыку. По асфальту со звоном запрыгал оброненный кем-то полуметровый обрезок толстого стального прута, с одного конца для удобства обмотанный черной изолентой; складной пружинный нож, блеснув серебристой уклейкой, беззвучно нырнул в заросли цветущих голубых ирисов на разбитой кем-то из жильцов дома клумбе. Кто-то уже стоял на коленях в сторонке, держась одной рукой за ушибленную диафрагму, а другой опираясь о землю, и вместе с тягучей красной слюной выплевывал на асфальт выбитые зубы. Самый сообразительный попытался уйти, сделав это с прытью, свидетельствующей о неплохой физической форме. Глеб, считавший, что время для расставания еще не пришло, выразил свое несогласие, сделав подсечку и придав беглецу дополнительное ускорение ударом по шее. Движение убегающего скинхеда стало стремительным и неуправляемым, как полет выпущенного из старинной пушки каменного ядра, и закончилось столкновением со стеной. Стена устояла, поскольку голова протаранившего ее молодца, несмотря на внешнее сходство с пушечным ядром, все-таки уступала последнему и в твердости, и в весе.
