В кабине пахло застарелым табачным дымом и бензином — не сильно, а в самый раз для того, чтобы даже человек, от рождения лишенный зрения, сразу понял: это вам не какой-нибудь «бентли», а честный отечественный автомобиль родом из Нижнего Новгорода. Глеб с детства любил этот запах, навевавший мысли о никем не считанных километрах пыльных и тряских дорог, как уже пройденных, так и тех, которые еще предстоит пройти. Зато Фархад, устраиваясь на пассажирском сиденье, вертел носом и принюхивался с таким недовольным видом, словно всю жизнь раскатывал из стриптиз-клуба в казино и обратно на заднем диване роскошного двенадцатиметрового лимузина. Он вел себя суетливо, все время рылся в карманах и поглядывал то на часы, то на дисплей мобильного телефона, как будто не доверял часам или ждал какого-то важного звонка. По твердому убеждению Глеба, ждал он напрасно: коль скоро маховик событий пришел в движение, набирая обороты, разговаривать с ним уважаемому Саламбеку стало уже не о чем.
Двигатель работал, как положено, но машина шла тяжело, с натугой — пожалуй, слишком тяжело для машины, нагруженной парой тонн фруктов. «Сколько же у меня за спиной этого добра?» — подумал Глеб и сейчас же прогнал эту мысль, поскольку она, хоть и бодрила, не прибавляла уверенности в себе. Подрывное дело он знал весьма поверхностно — на уровне ликбеза, как выражался Илларион Забродов; он мог благополучно отправить кого-нибудь вверх тормашками хоть на Луну, лишь бы хватило взрывчатки, но вот разобраться в том, чего навертел другой, более грамотный, чем он, подрывник, ему было тяжеловато.
Сделав пару ненужных поворотов и не получив никакой реакции с пассажирского сиденья, Глеб убедился, что его попутчик плохо знает Москву — вернее, совсем не знает, что было совсем не удивительно. Кто-то другой на его месте, впервые попав в чужой город и не имея возможности лично облазить все его уголки, верно, обложился бы картами, иллюстрированными схемами и наборами открыток и не расставался бы с ними ни днем, ни ночью, пока не затвердил бы всю доступную информацию назубок. Но Фархад Назмутдинов явно был не из тех, кто станет предаваться столь бессмысленному занятию, как заочное изучение города, в любую точку которого можно попасть, просто назвав таксисту нужный адрес.
Фархад дотянулся до приемника и включил радио. Передавали выпуск новостей; татарин опять потянулся к приемнику с явным намерением поискать какую-нибудь музыкальную волну, но Глеб шлепком отбросил его ладонь в сторону.
— Э, ты чего?! — немедленно вскинулся татарин.
— Не в такси, — сказал ему Глеб. — Тут кто за рулем, тот и музыку заказывает. Сиди, сохни и слушай — а вдруг про тебя что-нибудь скажут?
— …бытовой газ, — говорил из репродуктора молодой женский голос. — По предварительной версии, взрыв стал результатом умышленного повреждения внутриквартирного газопровода. Как сообщил нашему корреспонденту анонимный источник на Лубянке, есть подозрение, что до сегодняшнего дня в квартире проживал разыскиваемый за совершение ряда террористических актов уроженец Дагестана Саламбек Юнусов. Тело Юнусова в квартире не обнаружено…
Краешком глаза Глеб наблюдал за реакцией татарина, который сначала вздрогнул и напрягся, а потом, когда дикторша сказала, что уважаемый Саламбек жив, заметно расслабился. Парень явно побаивался остаться в этом чужом ему городе без командира и кормильца, один на один с идущими по его следу ищейками. Боялся он не того, чего следовало бояться, но Глеб не стал его об этом информировать.
«Ловко, — думал он, ведя машину кратчайшим путем в известное ему укромное, безлюдное местечко, расположенное не слишком далеко от конечной точки их маршрута. — Уже и раззвонить на весь свет успели. Интересно, как они пронюхали? Анонимный источник на Лубянке… Ишь ты! Звучит так, словно у редактора радиостанции вся наша контора лежит в заднем кармане джинсов: вынул, дал поклевать с ладошки, узнал, что надо, и спрятал обратно… Ловко! Общественный резонанс обеспечен, имя Юнусова опять на слуху, а он, как колобок, снова от всех ушел. Ловко! Только непонятно, зачем столько звона… То есть понятно, что кому-то хочется не только денег, но и скорейшего продвижения по службе, а тут такой успех: вычислили, выследили и заставили пуститься в бега самого Юнусова! Ловко, ловко, ничего не скажешь…»
Новости кончились, ди-джей поставил песню популярного в молодежной среде исполнителя, и Глеб выключил приемник. Фархад, вопреки его ожиданиям, встретил это самоуправство одобрительным ворчанием сквозь зажатую в зубах сигарету: похоже, он, как и Глеб, недолюбливал упомянутого исполнителя, хотя и по совершенно иным причинам. Сложив ладони лодочкой, татарин прикурил и только потом протянул открытую пачку Глебу.
— Спасибо, — отказался тот, — на работе не курю.
— На какой еще работе?
— На любой. Помню, в конце восьмидесятых бомбили мы на Рижском рынке. Один наш пацан на стрелке закурил для понта, а потом, когда начался крутой базар, малость увлекся и уронил бычок себе за пазуху. Ну, и, пока он ахал, охал, матюкался и ладошками себя по пузу хлопал, ему башку и прострелили…
— Ну?! — ужаснулся неопытный Фархад.
Развлекая и отвлекая его историями, частично почерпнутыми из личного опыта и других источников, а частично выдумываемыми прямо на ходу, Глеб свернул с оживленной улицы на другую, менее широкую и более тихую, потом свернул еще раз и еще, пока машина не очутилась в глухом, безлюдном проулке между двумя бетонными заборами. По верху того, что справа, на установленных с наклоном внутрь штырях была натянута колючая проволока. С той стороны доносились звонки мостовых кранов, подвывание электромоторов, лязг металла и размеренное уханье гидравлического молота. Слева проволоки не было; там царила мертвая тишина многолетнего запустения, а над забором возвышались обглоданные временем и непогодой остовы каких-то металлических и железобетонных конструкций.
— Ты куда нас везешь? — наконец-то спохватился Фархад. Даже он знал, что знаменитая Лубянка должна выглядеть как-то иначе.
— Тут короче, — светским тоном сообщил Глеб. — И пробок никогда не бывает.
Вторая половина этого сообщения, в отличие от первой, полностью соответствовала действительности: пробок здесь не случалось никогда, поскольку проезд заканчивался тупиком. Это тайное обстоятельство вскоре стало явным, представ перед ними в виде еще одного бетонного забора. В заборе имелись широкие, рассчитанные на тепловоз, ворота, которые, судя по их виду, не открывались лет пятьдесят или около того. О том же свидетельствовали рельсы, выходившие из-под ворот и в метре от них нырявшие в толщу корявого, растрескавшегося асфальта и бесследно в ней терявшиеся.
— Оба-на, приехали, — сказал Глеб растерянно, нажимая на тормоз и ставя рычаг коробки скоростей в нейтральное положение. — Когда это они успели забор построить?
— Что ты гонишь, козел?! — накинулся на него опомнившийся от первого шока татарин. — Он же сто лет тут стоит, это же без очков за километр видно, так что ты мне мозги паришь?!
Сиверов спокойно заглушил двигатель.
— Не надо кипежа, братан, — сказал он лениво. — Ну, заплутал чуток, не туда свернул — с кем не бывает? Сейчас развернемся и назад поедем. Ты не дрейфь, успеем вовремя. Времени еще вагон, я короткую дорогу знаю… Сейчас поедем. Только я сперва одним глазком гляну, что там у тебя за фрукты.
