Вместо этого он стоял и смотрел, как она отступала. Она закрыла глаза и подняла лицо к потолку, направила руки в стороны ладонями наружу. Легкое голубовато-серебряное свечение появилось вокруг ее неподвижной фигуры, пока она вся не погрузилась в свет. Нимфа, поднимающаяся из моря в свете звезд.
Он внезапно захотел ее с болезненной жаждой. Его тело напряглось до боли. Он рукой коснулся своего лица, испытывая отвращение к себе.
У меня просто талант выбирать неподходящее время.
Спустя три минуты, Мари открыла глаза. Она закусила губу и покачала головой, потом просто стояла, тяжело дыша.
— Что? Что-то не так?
— Со мной такого не случалось три столетия, — ответила она, ее дрожь была видима. — Ментальная дорожка Аларика закрыта. Я не могу добраться до него. Хорошо это или плохо, я не могу вернуться в Атлантиду.
Мари сидела одна в просторной, сияющей кухне из стали и камня, и вертела в руках остатки сэндвича. Она ничего не ела целый день, но беспокойство и волнение лишили ее даже того слабого аппетита, который она могла бы испытать. Чашка горячего чая ее тоже не успокоила. Грызущая пустота внутри нее не имела ничего общего с едой и питьем, а скорее с ее неспособностью связаться с Алариком и Бастиеном. Правда, ее ментальные способности не были столь сильными, так что с Бастиеном она могла связаться только, если между ними были лишь несколько сотен миль суши. А вот настолько могущественный Аларик, должен был при одном намеке о связи с другим атлантийцем получить сообщение.
В прошлом Верховный жрец немедленно открывал дорожку между ними, если она его звала. А теперь ничего не происходило. Не блокировка, а просто НИЧЕГО. Как будто…
Как будто Аларика больше не было.
Но она отказывалась даже думать о подобном.
Голос Итана раздался с порога, полный той ленивой тягучести, которой он пользовался по желанию. При одном лишь звуке ее пронзила жидкая молния.
— Если ты сожмешь эту чашку сильнее, то разобьешь.
Она отказывалась смотреть на него, боясь, что ее лицо выдаст ее реакцию на него.
— Тогда я пойду в магазин чашек и куплю новую. Конлан позаботился, чтобы у меня было достаточно денег, когда я покидала Атлантиду, — легко ответила она.
— Правда? Как ты думаешь, за сколько можно купить такую вот особенную чашку? — он прошел туда, где она сидела на высоком стуле, не останавливаясь, пока она не почувствовала его дыхание на своих волосах. — Это уникальная, настоящая памятная чашка «Майми, отдел полиции нравов» 1985 года.
[4]
Вероятно незаменимая.
Она подняла чашку и стала ее изучать.
— Кто эти люди со странно лакированными волосами? Они — герои твоего народа?
Он откинул голову назад и рассмеялся, а Мари, как зачарованная, смотрела на него.
— Знаешь, что я до настоящего момента не видела тебя смеющимся? Ты становишься другим человеком, когда беззаботно смеешься, — заметила она, подняв руку, чтобы коснуться ямочки, появившейся у него на щеке.
Улыбка исчезла с его лица.
— У меня было мало поводов смеяться, красавица. Я думаю, при других обстоятельствах, ты, будучи рядом со мной, могла бы это изменить.
Комната стала казаться меньше, и ей стало тяжело дышать, но она решила быть смелой, несмотря на последствия. Она скоро уйдет и, скорее всего, никогда не вернется. Ее обязанности не позволяли частые и продолжительные отлучки.
— Я с удовольствием воспользуюсь шансом подарить тебе смех. При других обстоятельствах, как ты и сказал, — прошептала она.
Взывая к Богине о другом виде смелости, Мари встала и обхватила его лицо ладонями, притянув его к себе.
— Я сейчас тебя поцелую, — сказала она.
— А я тебе позволю это сделать, — ответил он.
Потом она подняла голову и поцеловала его, но этот поцелуй оказался совсем непохож на другие их поцелуи. Она нежно касалась его губ своими, упрашивая, убеждая ответить ей. Он, не двигаясь, стоял в ее объятиях, руки были сжаты в кулаки по бокам, как будто он опасался коснуться ее и испортить эту минуту.
Она упивалась властью, возможностью вести в ласках и легко лизнула его губы. Он издал горловой стон и тут же открыл рот, наклонив голову, чтобы их губы полностью слились. Она зарылась пальцами в его густые, шелковистые волосы и притянула его еще ближе, тихонько замурлыкав, когда поцелуй углубился.
Этот тихий звук, казалось, освободил что-то в Итане, потому он что он вдруг с жаром обхватил ее руками за талию и поднял на уголок кухонного стола. Своей мускулистой ногой он раздвинул ее ноги, потом подвинулся так, что оказался между ними, всё так же целуя ее. Крупная рука потянулась вниз к ее попке и притянула ее еще ближе, так что платье задралось, и он прижался к жаркой развилке между ее бедрами. Только его брюки и ее белье еще оставались между их телами.
Она обхватила его руками за шею и прошептала что-то, что значило: «Да, определенно да, о, прошу, да». Он в свою очередь обхватил ее рукой за шею и углубил поцелуй.
Когда они, наконец, прервались, чтобы глотнуть воздуха, выражение лица Итана было таким же шокированным, как тогда, когда они целовались прежде, и она икнула, так как смех пытался вырваться сквозь ее дыхание.
— Ты выглядишь так, как я себя чувствую, оборотень. Твой мир тоже несколько сменил орбиту? Или меня охватила моя склонность к драме, как называют это мои братья?
Его чувственные губы сложились в улыбку, и она попыталась не думать о том, каково это ощущать эти губы на своем теле. Ей нужно было сконцентрироваться. Со всех сторон наступали неприятности, и мысли о том, как этот стройный, мускулистый мужчина будет выглядеть обнаженным, вовсе не помогали.
Мысли опалили ее жаром, и ее тело конвульсивно дернулось. Он буквально зарычал, как пантера, какой он и являлся.
— Тебе нужно перестать так делать, или я возьму тебя прямо здесь, на столе, девочка из океана. Да, драма. Черт возьми. Мир не только пошатнулся, он совсем слетел с катушек.
Она соблазнительно улыбнулась ему, наполнив улыбку обещанием всего, что она хотела бы с ним сделать. Она знала, что время было неподходящим. Она знала, что выброс адреналина мог вызвать у него такую реакцию на нее.
Она всё равно хотела его.
— Если бы обстоятельства были иными, как ты говоришь, я бы взяла тебя тут же, на столе, — прошептала она.
