– Граф, вы не одеты!
– Вы преувеличиваете, на мне полотенце, – насмешливо ответил Кинберг.
– Но это не одежда!
– Прошу прощения, я принимал ванну. Мне доложили, что вы уже пришли, и я не хотел заставлять вас ждать.
Внутри Элен всё кипело.
– Это неуважительно!
– Неуважительно, что я не хотел, чтобы вы ждали?
Девушка подавила в себе желание как в детстве топнуть ножкой, когда собеседник делает вид, что не понимает её. Сделав над собой усилие, она ледяным тоном ответила.
– Граф, будьте добры, оденьтесь. Мне нужно серьезно поговорить с вами.
– Боже, сколько экспрессии! – насмешливо сказал Кинберг. – Пожалуй, действительно, пойду оденусь, а то не ровен час заморозите.
Едва Элен услышала удаляющиеся шаги, как тут же повернула голову, чтобы полюбоваться на широкую спину графа, которая плавно переходила в талию, где не наблюдалось ни грамма жира. Бедра были обвязаны полотенцем, которое к досаде Элен держалось туго, убивая надежду на то, что оно упадет и любопытному взору представит сокровенное.
– Не подглядывать, – вдруг сказал Эдвард, повернув голову.
Девушка поспешно отвернулась, готовая провалиться от стыда.
Когда Кинберг вышел, Элен нервно зашагала по комнате, ругая себя последними словами. Она же знает, на что он способен, почему же это выбивает её из колеи? Роуз никак не могла отогнать картинку, которая стояла перед мысленным взором. Всего секунду она видела обнаженное влажное тело Эдварда, а внизу живота уже всё заныло. Нет, когда Кинберг женится на Маргарет, она уговорит кузину уехать с ним из поместья. Жить в одном доме с мужчиной, от одного вида которого по всему телу бегут мурашки и знать, что не имеешь на него право – это пытка.
Графа не было долго. Элен понимала, что он делает это ей назло, но выдавать своего недовольства не желала. Когда времени прошло столько, что напряжение, достигнув своего пика, покинуло её, Роуз, наконец, успокоилась, привела мысли в порядок и вполне была готова к разговору с графом.
Кинберг вернулся одетый в тот момент, когда Элен просила слугу принести ей чай.
– О, граф, вас не было так долго, что я успела проголодаться.
– Вас покормить? – нарочно спросил Кинберг так, будто речь шла о собачке или ребенке.
В другой раз Элен бы вспыхнула, но за время ожидания она так перегорела, что его насмешки её почти не трогали.
– Не стоит. Вас ждет не очень приятный разговор, и я не хочу его более откладывать.
Эдвард, всё ещё не воспринимая её слова всерьез, улыбнулся.
– Как же так, я к вам со всей душой, а вы мне неприятный разговор?
– Я заметила, что вы ко всем женщинам со всей душой, – спокойно сказала Элен.
Эдвард поправил манжет на левом рукаве рубашки.
– Вы о той белокурой озорнице в библиотеке? Я просто разъяснял ей один древнеиндийский трактат о чувственных отношениях между мужчиной и женщиной.
– Похоже успешно, – холодно заметила Элен.
– Вполне, – довольно отозвался Кинберг.
– Маргарет Уитон вы тоже разъясняли этот трактат? – не выдержала Роуз.
Эдвард непонимающе нахмурился, хотя его лицо по-прежнему оставалось несерьёзным:
– Ммм, возможно. А кто это?
Элен набрала в грудь воздуха, заставляя себя держаться.
– Маргарет Уитон, – четко проговорила она. – Девушка, с которой не далее полугода назад у вас были отношения.
Граф задумался. В это время слуга принёс на подносе две чашки чая, одну из которых взял Эдвард. Глядя на то, как Кинберг спокойно делает глоток, Элен не могла поверить, что этот мужчина на самом деле не помнит девушку, которая была влюблена в него так сильно, что решила лечь к нему в постель до замужества.
– Погодите, та хорошенькая блондиночка с кукольным личиком? – вспомнил граф и улыбнулся. – Чудесная девушка! Нежная и искренняя. Мы прекрасно провели с ней время. Не сомневаюсь, что ей тоже понравилось.
– Она ждёт от вас ребенка, граф, – жестко сказала Элен.
Эдвард замер. Роуз думала, что он уронит чашку, закричит или будет отрицать отцовство, требовать доказательств, но Кинберг не стал делать ни того, ни другого. Граф медленно поставил чашку с блюдцем на столик и прошёлся по комнате. Элен ждала.
– Почему это сообщаете мне вы, а не она? – наконец спросил он.
– Маргарет слишком горда, чтобы требовать от вас жениться на ней. Наверное, догадывается, что она для вас, – Элен горько усмехнулась, – всего лишь очередная игрушка.
Кинберг не отреагировал на её слова. Теперь он был серьезным, без тени самодовольной улыбки или обольстительного взгляда. Такого Эдварда она почти не знала.
– Ребенок… мой…
– Ваш, – тихо сказала Элен и почувствовала, как сжалось сердце.
Только сейчас она осознала в полной мере неизбежность предстоящего. Ничего изменить нельзя. У Эдварда будет ребенок, и он женится на Маргарет. Всё.
Элен незаметно сжала кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.
– Я… – почувствовав, как запершило в горле, девушка кашлянула и, собравшись, продолжила. – Я приехала, чтобы призвать вас поступить так, как должен любой достойный мужчина в такой ситуации.
Эдвард поднял на неё глаза.
С трудом разлепляя непослушные губы, Элен спросила:
– Вы готовы исполнить свой долг и жениться на Маргарет Уитон?
– Нет.
Девушка даже не сразу поняла, что Кинберг сказал.
– Нет? – не веря своим ушам, переспросила она.
– Разве у меня плохо с дикцией, мисс Анески, или вы внезапно оглохли? Тогда читайте по губам. Я не собираюсь жениться ни на мисс Уитон, ни на какой-либо другой женщине.
– Но… – Элен так растерялась от неожиданного и грубого ответа, что не сразу нашла слова. – Граф, Маргарет ждёт от вас ребенка, – на всякий случай повторила она.
– Я прекрасно вас слышал, мисс Анески, но я не считаю это достаточным поводом для того, чтобы связывать себя узами брака с женщиной, которою не люблю.
Элен одновременно почувствовала и облегчение и злость. Но обида за кузину не давала девушке отступиться.
– Неужели вы допустите, чтобы ваш ребенок рос без отца?
– Я дам ему свою фамилию и буду присылать деньги на содержание. Но это всё, на что может рассчитывать мисс Уитон.
– А как же её честь?
– О чести ей нужно было беспокоиться до того, как она легла в мою постель, – спокойно произнёс Кинберг.
Таких слов и равнодушного пренебрежения Элен вынести уже не смогла. Не думая о том, что делает, она залепила пощёчину самодовольному красивому подонку. Глаза мужчины сузились, а на скулах заиграли желваки.
