Прусская королева также появилась в Тильзите; Бонапарт старался необыкновенной любезностью загладить резкость своих бюллетеней
[153]. Ей не на что было жаловаться, так же, как и ее мужу, королю. Оба они, лишенные трона, должны были принимать с благодарностью все то, что им возвращали из их владений. Эти царственные побежденные сдерживали свое горе, а императору казалось, что он привлек их на свою сторону тем, что восстанавливал на раздробленном троне, с которого мог совершенно свергнуть. Впрочем, даже заключив договор, император всегда мог наблюдать за ними, так как оставлял французские гарнизоны во владениях некоторых второстепенных государей, как, например, Саксонского, Кобургского, Ольденбургского и Мекленбург-Шверинского.
Часть армии еще оставалась на северном берегу, так как шведский король пока, по-видимому, не желал принять участия в договоре. Наконец, благодаря этой войне было создано новое государство, составленное из Вестфалии и части Прусского государства. Это новое королевство было отдано Жерому Бонапарту, и было решено женить его на принцессе Екатерине Вюртембергской.
Два дипломата, Талейран и князь Куракин, подписали этот договор 9 июля 1807 года. Затем Наполеон отправился к русскому императору, вручил ему орден Почетного легиона, сам был награжден русским орденом Св. Андрея. Французский император пожелал увидеть того из русских солдат, кто наиболее отличился во время этой кампании, и собственноручно вручил ему орден Почетного легиона. Оба государя снова поцеловались и расстались, пообещав друг другу вечную дружбу. Придворным обоих дворов были розданы ордена. Прощание Бонапарта с прусским королем происходило также с большой пышностью, и на континенте опять воцарился мир.
Такие громкие события, конечно, оказали сильное влияние на враждебное настроение, которое, ничем не проявляя себя, все время существовало в Париже. Невозможно было не восхищаться подобной славой; но теперь, несомненно, к ней относились гораздо холоднее, чем прежде. Все замечали, что для нас это было чем-то вроде позолоченного ярма, и так как начинали понимать Бонапарта и не доверять ему, то боялись последствий опьянения, которое могло вызвать у него сознание своего могущества. Наконец, преобладание военных также возбуждало беспокойство; хвастовство подвигами, которое предвидели заранее, оскорбляло гордость других лиц. К восхищению примешивалась тайная грусть. Это грустное настроение замечалось особенно среди тех, кто по своему положению или занимаемому месту должны были стоять близко к Наполеону. Начинали спрашивать себя, не проявится ли его обычный деспотизм еще резче в повседневных поступках; при нем каждый видел себя униженным, и все знали наперед, что он даст почувствовать это унижение еще сильнее. Каждый с тревогой оглядывался на себя, желая найти, чем именно мог быть недоволен в его поведении этот строгий господин.
Жена, семья, сановники, министры, весь двор испытывали, в большей или меньшей степени, эту тревогу, и императрица, которая знала своего мужа лучше других, выражала очень наивное свое беспокойство, говоря: «Император теперь так счастлив, что, наверное, будет многим недоволен». Великодушие королей возвышает души окружающих, изливая на них часть своего нравственного величия. Но Бонапарт, от природы завистливый, всегда отдалял всех от себя и боялся делиться с кем бы то ни было. После этой кампании раздавали щедрые награды, но было ясно, что он платит за услуги, чтобы не слышать о них больше, и, казалось, расчет был вполне закончен.
Во время свидания в Тильзите в Париже не происходило ничего примечательного, кроме торжественного перенесения в собор Парижской Богоматери тела юного принца Наполеона, погребенного в Сен-Лё, в долине Монморанси, во владениях принца Луи. Архиканцлер встретил тело в соборе и передал его архиепископу Беллуа до той поры, когда будут окончены работы в Сен-Дени и это даст возможность перенести его туда. В то время перестраивали склепы, где находились когда-то останки наших королей. В разных местах были собраны эти останки, которые не пощадили в эпоху террора, и император приказал построить искупительные алтари, чтобы загладить кощунство над многими знаменитыми умершими. Эта прекрасная идея, в сущности, монархическая, очень возвысила его и справедливо была прославлена некоторыми из поэтов нашего времени.
Когда Бонапарт возвратился во Францию, императрица жила в Сен-Клу и очень осторожно держала себя во всем, вплоть до мелочей. Мать его жила спокойно в Париже со своим братом, кардиналом Фешем. Госпожа Мюрат по-прежнему располагалась в Елисейском дворце и очень ловко руководила множеством мелких интриг. Принцесса Боргезе вела тот образ жизни, который ей нравился, и единственный, который она признавала. Луи и жена его вместе жили в Пиренеях, оставив своего ребенка у императрицы. Жозеф Бонапарт правил в Неаполе с большой кротостью и даже слабостью, защищая Калабрию от инсургентов, а свои порты – от англичан. Люсьен жил в Риме; он отдыхал и занимался искусствами.
Жером получил корону Вестфалии. Мюрат, страстно желавший сам получить ее, очень враждебно относился к Талейрану, которого считал своим врагом. Он очень сблизился с государственным секретарем Маре, который втайне завидовал министру иностранных дел, а также очень поощрял близость своей жены с Фуше. Все четверо знали, что император в глубине души часто составляет проект развода и второго брака с какой-нибудь принцессой. Они искали способ уничтожить последние остатки привязанности, благодаря которой госпожа Бонапарт еще оставалась на троне; желая угодить императору, помогая ему в осуществлении этого плана, хотели отдалить всех Богарне, помешать Талейрану сохранить право на доверие императора, оказывая влияние на последнего во всей этой истории.
Талейран в течение нескольких лет старался приобрести европейскую известность, в сущности, вполне заслуженную. Не подлежит сомнению, что ему не раз приходила в голову мысль о разводе императора, но он желал, прежде всего, чтобы этот развод привел Бонапарта к браку с какой-нибудь царственной особой, и притом ему хотелось быть посредником в этом деле. Поэтому, не будучи уверен в том, что ему удастся достигнуть цели, он умел сдерживать императора, доказывая ему, что в этом случае самое главное – выбрать момент. Когда министр возвратился после кампании, император, по-видимому, выказывал ему больше доверия, чем когда бы то ни было. Талейран был очень полезен ему в Польше и при заключении каждого договора. Желая вознаградить его за это, император сделал его вице-электором. Этот титул давал Талейрану право заменять Жозефа повсюду, где последний должен был являться в качестве великого электора; но вместе с тем Талейран должен был отказаться от портфеля министра иностранных дел, так как это было ниже его теперешнего достоинства. Тем не менее Наполеон продолжал выражать ему полное доверие во всех иностранных делах и обсуждал их с ним чаще, чем с настоящим министром. Некоторые лица, очень догадливые, считали, что Талейран переменил в то время прочное положение на другое, более блестящее, но менее устойчивое. Наполеон сам иногда проговаривался, что по возвращении из Тильзита был недоволен тем, что его министр имеет такое большое влияние в Европе, и его оскорбляет установившееся мнение, будто этот министр ему необходим.
