Принцесса была очень милой особой, довольно бедной. Ей нравилось быть при французском дворе, и она считала, что сделала хорошую партию. Князь Невшательский, осыпанный дарами императора, пользовался огромными доходами, и эта семья жила в полном согласии. Принцесса осталась жить в Париже и после Реставрации, а также и после смерти маршала, который заболел горячкой по возвращении Бонапарта и, потрясенный этим событием, бросился или упал из окна
[171].
В это время император выказал еще яснее, чем прежде, какие монархические идеи развивались у него в голове: он установил майорат. Одни хвалили, а другие порицали этот институт; ему завидовали в известных классах, и в общем он довольно скоро был принят во многих семьях, которые ухватились за эту возможность придать особенное значение старшему в роде и увековечить свое имя.
Архиканцлер передал декрет в Сенат. В своей речи он доказывал, что наследственные привилегии составляют сущность монархии и доставляют новый источник для того, что называют во Франции честью, и что наш национальный характер заставляет нас принять их с радостью.
Затем, чтобы успокоить сторонников Революции, он произнес несколько слов о том, что граждане не перестанут быть совершенно равными перед законом и привилегии, даруемые без различия всем, не вызывают при этом зависти. Сенат принял это новое решение со своим обычным одобрением и отправил императору адрес с выражением восхищения и благодарности. Когда по поводу этого учреждения был издан закон со всеми подробностями, то нашли, что он составлен хорошо. Талейран очень хвалил это новое учреждение, так как вовсе не признавал монархии без аристократии.
Был учрежден совет государственной печати для наблюдения за тем, чтобы при учреждении майората подчинялись установленным для этого законам. Паскье, бывший в то время докладчиком, был назначен главным контролером. Тем, кто имел известные обязанности и занимал видные места в государстве, были даны некоторые титулы. Сначала это вызывало насмешливое удивление. Однако к новшеству быстро привыкли, и, в сущности, все, надеясь получить какое-нибудь отличие, охотно примирялись с этими титулами у других и одобряли их. Мне приходилось тогда слышать, до какой изобретательности дошел император, чтобы доказать всем партиям, что они должны одобрить все, что им создано. Он не пренебрегал никакими фразами. «Я стараюсь упрочить Революцию», – говорил он одним. «Эта промежуточная каста, которую я создаю, вполне демократична, потому что каждый может быть включен в нее в любое время», – говорил он другим. «Она будет поддерживать трон», – уверял он знатных вельмож. Тем людям, которые представляли собой остатки настоящих якобинцев, он говорил: «Радуйтесь, ведь старая аристократия окончательно уничтожена». А к старой аристократии обращался со словами: «Получая новые титулы, вы воскрешаете свои прежние и увековечиваете ваши старые права». Его слушали, ему еще хотели верить. Притом он не давал нам много времени на размышление и увлекал нас всевозможными обольщениями. Когда это бывало нужно, он действовал даже путем насилия, и это можно признать искусной мерой, так как иные люди любят, чтобы на них действовали принуждением.
Вслед за этим учреждением последовало другое, которое казалось внушительным и грандиозным. Я хочу сказать об Университете. Народное просвещение было облечено в твердую и широкую систему, и все относившиеся к нему декреты были результатом великой идеи, как говорили в то время. Позднее с Университетом произошло то же, что и со всем остальным. Бонапарт, при своем деспотизме, скоро сам испугался той силы, которую создал и которая могла бы сделаться препятствием для осуществления того или другого из его требований. Министр внутренних дел, префект, верховная администрация, то есть вся эта система абсолютной власти, вмешивались во все, что касалось университетской корпорации, противодействовали ей, уничтожали ее постановления, когда им казалось, что в этих постановлениях проявлялся хоть малейший дух независимости. И в этом отношении мы являемся скорее красивым фасадом, чем настоящим зданием. Фонтан был назначен ректором Университета. Этот выбор, который все одобрили, вместе с тем наиболее удовлетворял императора, который желал сохранить свою власть над всем и всеми.
Фонтан, который пользовался большим уважением благодаря своему прекрасному, благородному таланту и считался очень образованным человеком, отличался вместе с тем довольно слабым характером: он был немного беззаботен, ленив и нерешителен в своих действиях; все это указывало на то, что он неспособен бороться, когда это бывает нужно. Я могу отнести и его к числу фасадов, о которых только что говорила. Но при всем том народное просвещение во Франции все-таки выигрывало благодаря этому созданию императора. В систему образования был внесен порядок, были усилены занятия наукой, – юношество оказалось занятым.
Говорили, что в эпоху Империи образование в лицеях носило чисто военный характер, но это неверно. В них очень много занимались литературой, были усилены занятия древними языками, математикой и искусствами; обращали внимание на нравственность, установили строгий надзор за учениками. Но образование не было ни в достаточной мере религиозным, ни в достаточной мере национальным, а между тем это было время, когда требовалось, чтобы оно отличалось и тем и другим. В этих заведениях нисколько не старались дать молодым людям политические и нравственные знания, которые создают хороших граждан и готовят их к участию в работе правительства. Однако могущество знания, соревнование для получения наград и дух времени оказали большое влияние на многих из них, и в настоящее время французская молодежь, которая хоть и не стоит так высоко, как могла бы стоять, тем не менее достигла замечательного развития.
Можно заметить громадную разницу между теми, кто держался вдалеке от общественного образования, открытого для всех, и теми, кто им воспользовался. Приверженность старым порядкам, недоверие, некоторого рода беспокойство заставили французское дворянство и часть обеспеченного класса держать детей дома; их воспитывали со множеством всяких предрассудков, тяжесть которых им приходится теперь нести. Юношество, воспитывавшееся в лицеях, достигло известной силы благодаря всемогуществу общественного образования. Быть может, оно заблуждалось порой и давало заманить себя обаянием блестящего ореола славы, окружавшего Бонапарта. Но энтузиазм юных душ всегда имеет своим источником благородные чувства; он охватывает их, при этом не развращая; в двадцать лет люди бывают так доверчивы, что впоследствии никакая перемена не заставит их краснеть. Можно было восторгаться Бонапартом и потом возвратиться к любви, к родине и к свободе. Пожилые люди не имеют этого преимущества: так как в их одобрении предполагают больше сознательности, то им бывает стыдно от него отказаться; нужно много мужества, чтобы почувствовать и признать свои ошибки, и упрямое тщеславие часто заставляет сохранить бесполезные предрассудки.
