Принц Астурийский был вовлечен событиями в предприятие, которое несколько превышало его силы, он являлся скорее агентом, чем главой партии, которая возвела его на трон, и ему было трудно привыкнуть к положению сына, восставшего против отца. Наконец, его стесняло присутствие наших войск; он не смел ручаться испанцам за спасение родины, если бы стал протестовать. Его советники сами были смущены. Савари давал советы, но вместе с тем угрожал ему, и этот несчастный принц, под влиянием целого ряда различных чувств, решился на поступок, который должен был в самом скором времени погубить его. Я слышала от Савари, что раз ему удалось заманить принца на дорогу к Байонне и у него были такие определенные приказания, то он твердо решил не дать ему возвратиться. И, так как верные слуги предупредили пленника, Савари следил за ним на таком близком расстоянии, что было ясно: никакая человеческая сила не может его похитить. Чтобы наблюдать за этой интригой, столь же коварной, сколь и хитросплетенной, император написал письмо, которое было вручено принцу Астурийскому, пока он был в Витории, и которое я приведу здесь, потому что оно помогает понять ход событий.
«Байонна, апрель 1808 года.
Любезный брат мой, я получил письмо от Вашего Королевского Высочества. Ваше Высочество, вероятно, нашло в бумагах, полученных от отца, доказательство интереса, который я всегда обнаруживал по отношению к нему. Ваше Высочество разрешит мне, при теперешних обстоятельствах, говорить с ним с полной откровенностью и законностью. Приезжая в Мадрид, я надеялся склонить моего высокопоставленного друга к некоторым реформам, необходимым для государства, и к некоторому удовлетворению общественного мнения. Отставка князя Мира казалась мне необходимой для счастья Вашего Высочества и Ваших подданных. Однако северные дела задержали мое путешествие, и тут произошли события в Аранхуэсе. Я не судья тому, что произошло, и поведению князя Мира, но что я хорошо знаю, так это то, как опасно для королей приучать народ проливать кровь и оправдывать себя. Я молю Бога, чтобы Вашему Королевскому Высочеству не пришлось когда-либо испытать подобного. Не в интересах Испании причинять зло князю, женатому на принцессе королевской крови. У него нет больше друзей. Если Ваше Королевское Высочество будет в несчастье, – у Вас тоже не будет друзей. Люди охотно мстят за почести, которые они нам оказывают. Притом как можно начать процесс против князя Мира, не затрагивая королеву и Вашего отца, короля? Этот процесс даст пищу разного рода вражде и тайным страстям; результат его будет губителен для Вашей короны. Ваше Королевское Высочество обладает только теми правами, какие Вам передала Ваша мать; если процесс скомпрометирует ее, Ваше Высочество этим самым уничтожит свои права.
Ваше Высочество должно закрывать глаза на плохие или вероломные советы; оно не имеет права судить князя Мира. Его преступления, если их можно вменить в вину, теряются в правах престола. Я часто выражал желание, чтобы князь Мира был удален от дел. Дружба с королем Карлом часто заставляла меня молчать и закрывать глаза на его снисходительную привязанность. Несчастные люди! Слабости и ошибки – вот наш девиз. Но все это можно уладить: пусть князь Мира будет удален из Испании, я дам ему убежище во Франции.
Что касается отречения короля Карла IV, то оно произошло в то время, когда мои войска наводняли Испанию, и в глазах Европы и будущих поколений создастся впечатление, что я послал так много войск только для того, чтобы свергнуть с престола моего друга и союзника. Естественно, что как государь соседней страны я должен все знать, чтобы признать это отречение. Я говорю Вашему Королевскому Высочеству, испанцам и всему миру: если отречение короля Карла IV произошло по его собственному побуждению, если его не принудили к этому восстание и бунт в Аранхуэсе, я не буду чинить никаких препятствий, чтобы признать это отречение и признать Ваше Высочество королем Испании. Я желал бы поговорить с Вашим Высочеством по этому поводу. Осторожность, с какой я в течение месяца отношусь к этому делу, может служить Вашему Высочеству гарантией. Когда король Карл IV сообщил мне о последних октябрьских событиях, я был сильно поражен ими и мог содействовать своими намеками благополучному окончанию дела в Эскуриале. Ваше Королевское Высочество сильно виновато, – доказательством мне может служить письмо, которое я получил от него и которое я всегда хотел игнорировать.
Став, в свою очередь, королем, Ваше Высочество поймет, как связаны права трона. Всякий поступок по отношению к иностранному государю – преступен. Ваше Королевское Высочество не должно доверять внезапным переменам в чувствах народа. Можно, конечно, убить некоторых из моих солдат, но результатом этого будет разорение Испании.
Ваше Королевское Высочество знает все, что я думаю; Вы видите, что я колеблюсь между различными мыслями, и нужно на чем-нибудь остановиться. Ваше Высочество может быть спокойно, что я всегда буду общаться с ним, как с его отцом, королем. Верьте, что я желаю все устроить и найти возможность дать Вам доказательство моей привязанности и моего полного уважения».
Из этого письма видно, что император оставлял за собой право судить о том, действительным ли было отречение короля Карла IV. Впрочем, кажется, Савари говорил молодому королю о более решительном одобрении, чем то, которое было выражено в этом письме, между тем как Мюрат исподтишка советовал Карлу IV отказаться от отречения. Написав подобным образом принцу Астурийскому, император оставлял за собой возможность спасти князя Мира, если это будет нужно, защитить короля Карла IV и, наконец, осудить первую попытку восстания принца Астурийского против своего отца. Однако в то время знали, что французский посланник внушил принцу мысль жениться на особе императорской фамилии – предложение, которое составляло в глазах фаворита главное преступление принца.
Принц Астурийский покинул Мадрид 10 апреля; по дороге он получал от своего народа выражения преданности; повсюду проявляли озабоченность, видя, что он приближается к границе. В Бургосе совет принца начал беспокоиться; двинулись к Витории. Здесь народ выпряг лошадей принца; гвардии пришлось проложить ему дорогу, и это произошло до известной степени против желания самого принца, который все больше и больше терял надежду.
– В Витории, – рассказывал мне впоследствии Савари, – одну минуту я думал, что мой пленник ускользнет от меня; но затем я привел все в порядок – я напугал его.
– Но если бы он противился, – возразила я, – неужели бы вы его убили?!
– О нет, – ответил он, – но ручаюсь вам, что не дал бы ему возвратиться.
Советников принца успокаивала уверенность в том, что женитьба принца все устроит, и, не понимая грандиозных планов императора, они думали, что появится возможность заключить мир; если будет устроен подобный союз, пожертвуют несколькими людьми и свободой торговли.
Наконец уступили настойчивым требованиям Савари и перешли границу. Двадцать первого апреля кортеж вступил в Байонну. Лица, окружавшие императора, поняли тогда по тому, как изменилось его настроение, насколько приезд инфанта был важен для осуществления его проектов. До тех пор он казался очень озабоченным: не говорил никому ни слова, но посылал одного курьера за другим.
