И каждый раз я понимала, что она меня использует, и знала, что все вокруг это видят, но делают вид, что не замечают. Даже мои собственные юмати лишь виновато отводили глаза, когда меня возвращали им, опустошенную и уставшую, со смертельной бледностью на щеках и темными пятнами под глазами. Иэлениль пила меня, как пьют дорогое вино, не спеша, смакуя каждый глоток, и в ее глазах светилась такая неприкрытая алчность и жажда, что каждый раз у меня внутри обрывалось сердце и мне казалось, что она не сможет остановиться…
Однажды, кажется, это было на третий день, в мои покои вошел отец. До общего ужина оставалось около двух часов, и именно в это время Иэлениль приглашала меня к себе на чашечку чая, как она это называла. Я сидела за очередным плетением, коротая время в печальном одиночестве, и все пыталась сообразить, как прекратить этот чудовищный фарс, а мои юмати безмолвными статуями застыли, охраняя вход и окна.
Айвердан стремительным шагом пересек комнату и остановился напротив меня, сложив руки за спиной. Окинул охранниц хмурым взглядом, и я заметила, как дернулась его щека, точно от еле сдерживаемого гнева. Затем, его глаза уперлись в меня.
– Почему? – выдал он таким тоном, будто обвинял меня во всех смертных грехах. – Почему ты смолчала?
У меня внутри все похолодело, а перед мысленным взором промелькнули все тайны, которые я пыталась от него скрыть.
– Что "почему"? – переспросила я севшим от испуга голосом.
– Почему ты не сказала, что Иэлениль использует тебя в качестве внешнего источника?
Теперь уже я внимательно посмотрела на него, задерживая взгляд на суровом лице.
– Разве вы об этом не знали? – усмехнулась, не скрывая сарказма.
– Я не лезу во внутренние дела Саммельхора, это вотчина Даханни. Точно так же, как Иэлениль не лезет в дела рейна.
– И кто же вам сказал?
– Догадался. Со дня нашей последней встречи она как-то чересчур похорошела… Мне показалось это странным.
– И что теперь?
– Я не имею права ей запретить, – он поджал губы, – но ты – сможешь.
– И каким же образом, не подскажете? – я хмыкнула и погладила пальцем тонкое кружево из крученных шелковых нитей, которое плела, чтобы отвлечься от грустных мыслей.
– Тебе нужно скорее пройти адаптацию, тогда старшая даханни не сможет причинить вреда, даже если бы захотела.
– Я это знаю, но срок еще не прошел, не все претенденты вернулись с исполненным Обетом или с пятном позора. Многие палатки в лагере женихов все еще пустуют… Неужели вы не можете меня защитить?
Он скривился, точно испытывая сильнейшую боль, и потер грудь в области сердца. И только теперь я заметила, как стеснены его движения и как посерело его лицо.
– С вами что-то случилось? – спросила я и сама удивилась, насколько обеспокоенным прозвучал мой голос.
– Тебе не стоит переживать, я уже в порядке. Давай лучше поговорим о тебе…
– Нет, – оборвала я, решительно поднимаясь с пуфика, на котором сидела, – я же вижу, что вам плохо. Если старшая даханни без стыда и совести использует меня, почему я не могу оказать вам помощь добровольно? Расскажите, что произошло.
Айвердан с сомнением взглянул на меня. Я заметила, что даже стоять ему тяжеловато, и предложила сесть. Он тут же с готовностью опустился в ближайшее кресло и с видимым облегчением откинулся на его спинку.
– Сам не знаю, – произнес он тоном человека, который внезапно обнаружил что-то необычное в самых обычных вещах, – уже третий день болит в груди… И к лекарям обращался, и к целителям…
– И что?
– Да пока ни магия, ни настойки эффекта не дали…
– Можно я гляну? Я читала в Кодексе, что любая даханни может исцелять, вдруг и у меня получится?
Он добродушно усмехнулся в ответ на мое желание ему помочь.
– Мне приятно, что ты так беспокоишься, но поверь, до целительству тебе еще далеко. Магия проявится только после адаптации и тебе придется долго учиться управлять ею, прежде чем ты сможешь использовать свои силы по собственному желанию. Сейчас ты непроявленный источник, пользоваться которым могут все, в ком течет родственная кровь. Именно поэтому юных даханни так охраняют. И не только от мужчин…
– Я не заметила, чтобы меня слишком охраняли от Иэлениль, – фыркнула я, не удержавшись от сарказма.
– Не думал я, что она зайдет так далеко, – он покачал головой, – но и запретить ей тоже не могу, не в моей компетенции… Так что ты скажешь насчет моего предложения? Император Архарон тоже проявил желание поскорее увидеть своего сына членом нашего рейна… Это было бы лучшим выходом из создавшейся ситуации.
Я опустила глаза, не хотела, чтобы он понял, о чем я сейчас думаю. Мне нужно было любой ценой тянуть время, но как это сделать, если судьба моя уже решена, жребий брошен и судьи назначены? Сердце сжалось, предчувствуя, что вот-вот разразится буря…
– Так что? Ты согласна? – он нетерпеливо шевельнулся в кресле.
– Нет, – ответила я тихо, но четко, – я хочу дождаться Аукциона. Пусть все будет так, как велит Закон.
В ответ мне раздался раздраженный вздох.
– Что ж, не смею настаивать. Это твой выбор и твое здоровье… Но если передумаешь… Лейс еще пару дней погостит у нас. Понятное дело, что вы с ним не встретитесь, просто имей ввиду.
С этими словами Айвердан поднялся на ноги и направился к дверям, а я с недоумением отметила, какой тяжелой и грузной стала его походка. Былая легкость исчезла без следа, по всей видимости, с ним действительно что-то было не так.
***
Тем же вечером за столом саммельхорские даханни обсуждали прелюбопытное известие. По всей Лиссавии ширились слухи, что скоро сюда доставят самого дерзкого и самого неуловимого преступника, заранее приговоренного к смерти имперским судом – Эйдена Даннахана.
Я участия в разговоре не принимала, сидела, скромно потупив очи, и всеми силами пыталась скрыть дурацкую улыбку, то и дело мелькающую на губах. Уж не знаю, что задумал мой любимый пират, но меня наполняла уверенность в том, что он знает, что делает. Отсутствие связи действовало угнетающе, я не могла понять, в чем дело, постоянно пыталась нащупать в себе эту тонкую нить, но пока безрезультатно. И все же, я верила, что Эйден не забыл обо мне, что у него есть план и что этот план уже на стадии воплощения.
– Ах, милочка, ты даже не представляешь, что мы узнали! – одна из кузин затормошила меня, вырывая из мира грез. Я подняла на нее недоуменный взгляд. – Эйр Маллокен поклялся возложить голову этого ренегата к твоим ногам! Это так романтично!
Я еле сдержалась, чтобы не передернуть плечами от представившейся картины.
– Ага, – изобразила восторженную улыбку, больше похожую на оскал, – романтично…
– И это будет на главной площади Лиссавии! Только представь, какие эмоции можно испытать, получая такое подношение от мужчины! – она закатила глаза, всем своим видом выражая небывалое вдохновение.
