— На полный рабочий день выходить ты точно не сможешь, — я испытующе посмотрела на нее. — Но если захочешь, вполне сможешь продолжать ему помогать в свободные часы и по выходным.
Жюстин серьезно кивнула, сцепив руки на груди.
— Я согласна.
— Тогда жду тебя завтра в десять. И не забудь свою картину, я лично ее посмотрю.
На худеньком лице расцвела счастливая улыбка:
— Спасибо, ваше светлость! Я приду… приду обязательно!
Я знала, что она придет. И скорее всего, мне понравится ее картина, потому что горящие глаза девочки говорили о многом. Ра́вно как и ее эскизы, и то, что она не побоялась настоять на встрече со мной.
— Ты, кажется, нашла себе новую ученицу? — голос мужа раздался за спиной, и я улыбнулась.
Кто бы мог подумать, что гувернантку и художницу можно совместить. Преподавала я только утром, до полудня, а после бежала домой, или, точнее сказать, летела на крыльях. Пусть даже Эрик был очень занят и стал частым гостем во дворце у его величества или в ведомстве Анри (производством мобилей сейчас полностью управлял Тхай-Лао, а Фьет-Лао стал нашим бессменным дворецким), мы с ним всегда находили время друг для друга и никогда надолго не разлучались.
— Подслушивал? — я обернулась.
— Наблюдал.
Эрик подошел и встал рядом: под сводчатыми потолками, украшенными барельефом, в окружении многоголосой толпы и картин, рядом с ним я снова вспомнила Королевский музей искусств в доме графа Аддингтона. Тот музей казался мне гораздо менее уютным, чем Вилль д’Оруа, а еще тогда я даже представить не могла, что Эрик станет моим мужем. Всевидящий, да я бы пальцем у виска покрутила, если бы кто-то мне такое сказал.
Подумав об этом, улыбнулась.
— Ты уже отпустил прессу?
— Скорее, она отпустила меня.
— Надеюсь, больше перепуганных журналистов не будет?
— Больше не будет, — искренне покаялся он. — Просто когда ты носила Рауля, я счел лишними некоторые вопросы.
При мыслях о сыне я снова улыбнулась, и Эрик тоже. Наш малыш напоминал солнышко (особенно когда улыбался) и был очень похож на моего папу в детстве. Его портреты были единственным, что я сохранила из дома де Кри, а маленький Рауль помимо внешности деда сохранил магию своего отца. Способность к управлению водной стихией проснулась в нем около года назад: в тот день он неосознанно создал свой первый туман, чем перепугал няню до полусмерти. Она как раз собиралась его купать и отвернулась, чтобы достать полотенце. В ту же минуту ванную окутали клубы тумана, такого густого, что поглотили все на расстоянии вытянутой руки. Мы с мужем прибежали на ее крики, а Рауль в этой пелене заливался смехом, гоняя по воде игрушечного утенка.
— Пройдемся? — Эрик подал мне руку, мы направились по залу.
В другой стороне, как раз напротив огромных часов: знаменитых, являющихся особенностью Вилль д’Оруа, расположилась еще одна моя картина. Ту, что я начала еще в Лигенбурге и привезла с собой в Вэлею. Подойти близко сейчас не представлялось возможным, и, хотя перед нами все расступились бы, мы предпочли остановиться чуть поодаль, тем более что и так помнили каждый ее штрих. На отмеченном снежными искрами холсте застыла невероятной красоты женщина, с раскрытых ладоней срывались снежные вихри, а за спиной раскрывалась словно запечатанная в хрусталь алая роза. Капельки-слезы блестели на лепестках, но лицо женщины оставалось бесстрастным. Ра́вно как и легкая, тронувшая ее губы улыбка.
— Ты удивительно точно передала ее образ, — негромко произнес муж.
Пожалуй, только мы и знали, кто изображен на картине. Я слегка изменила черты Камиллы (с ее опасной работой лишняя известность вовсе ни к чему), но главное здесь было не в чертах.
— Ледяная роза, — добавил Эрик.
Да, картина называлась именно так, но сейчас он точно говорил не о картине.
— Она не сказала Анри о том, что вы развелись, — напомнила я. — Значит, не все, что она тебе говорила, было игрой.
— Сейчас это уже неважно.
— Важно, — сказала я. — Она действительно любила тебя, Эрик. Она не предавала тебя, просто… была рядом.
Он улыбнулся, притягивая меня к себе.
— Давай лучше поговорим об Эрике…
— Нет! — наигранно-испуганно воскликнула я. — Нет, я пока не готова!
— Разве? А кто вчера говорил, что скучает в этом суровом мужском царстве?
— Я такое говорила?!
— Не дословно, но… — Эрик понизил голос до шепота, а потом увлек меня за собой, в сторону выхода.
— Куда?! — воскликнула я. — У нас же открытие!
— Не думаю, что нас потеряют…
— Должны зайти Тереза и Анри!
— Я на них уже и так насмотрелся.
— И мама с Миралиндой! Они ради такого даже в столицу приехали!
— Ну вот и пусть любуются картинами.
— Его величество…
— К демонам!
— Эрик! — возмущенно воскликнула я, когда муж все-таки вытащил меня за двери. — Ты совершенно невозможный, невоспитанный…
— Ужасный, — подсказал муж, увлекая меня в длинный затемненный коридор, из которого вдалеке доносились голоса.
— Нет! — успела только пискнуть я, когда под его рукой поддалась панель, и мы оказались в потайной нише, укрывшей нас ото всего мира.
— Ты что делаешь?! — искренне возмутилась я, когда его ладонь скользнула по моему плечу, стягивая платье.
— Эрику.
— Эрик!
Он рассмеялся: негромко и хрипло.
— Брось, Лотте. Я мечтал это сделать с той самой минуты, когда оказался запертым с тобой в нише, а ты так трогательно краснела…
— Ты не мог этого видеть! — выдохнула ему в губы.
— Зато мог чувствовать, — бессовестные пальцы моего бессовестного мужа скользнули по полушариям груди, заставляя меня вздрогнуть. — Знаешь, мне тут пришло в голову…
Он подался ближе, обжигая шею дыханием, скользя пальцами по второму плечу и обнажая его.
— Если бы я не сказал тебе настоящее имя… как бы ты меня назвала?
Я приподняла брови:
— Георг?
Эрик ненадолго остановился, и в тишине было слышно только наше сбивающееся дыхание. Всевидящий, мы оба сошли с ума!
— Лотте, серьезно?! Какой из меня Георг?
— Серьезно? — еле слышно выдохнула я. — Никакой.
Эрик сдернул верх платья так резко, что я содрогнулась от пронзивших тело ощущений, а потом коснулся губами груди, обжигая нежную кожу коротким укусом.
В эту минуту мне стало не до имен, не до выставки и не до гостей.
Изумрудная вспышка на миг осветила его лицо: потемневшие глаза, взгляд, от которого жар прокатился по телу, а дыхание стало прерывистым.
