Кажется, я поняла, зачем это было нужно Эрику, потому что одна только мысль о том, что под платьем у меня ничего нет, отозвалась внутри возбуждением. И это ему я ставила в укор, что он ни о чем другом думать не может?!
Он отошел лишь ненадолго, за гребнем, а в следующую минуту его пальцы уже скользнули по моим волосам.
— Где мы будем завтракать? — спросила я.
Только сейчас вспомнила, что он сказал «идем», да и не торопились нам накрывать в спальне.
— В мастерской.
— В мастерской?
— Да, это идеальное место, чтобы начать новый день.
Должно быть, место действительно идеальное, и раньше я была бы счастлива начать день вместе с Эриком среди красок и холстов, в самой светлой комнате этого дома, но…
— А как же Камилла с Эммой?
— При чем тут Камилла с Эммой? — голос его прозвучал отстраненно.
Он заплетал мне косу, я видела, как льется лента, перекинутая через мое плечо, с каждой секундой становясь все короче.
— Ты говорил, что Камилла твой друг. Точнее, ты ее так представил…
— Так и есть, Шарлотта. Камилла стала одной из немногих, с кем я мог быть собой.
— И долго вы… были в таких отношениях, о которых ты говорил?
Мысленно прикусила язык, но поздно. Вот почему, почему, когда дело касается Камиллы, я не могу держать его за зубами?! Почему я не ревную Эрика к той женщине с картин, жене его брата?
— Несколько месяцев. Ей нужно было понять, что мужчина не ра́вно безжалостная тварь, а еще — что боль тоже может быть исцеляющей. Даже если основа под ней всего лишь темная страсть. Она училась чувствовать заново, и она научилась.
— Она в тебя влюблена?
— Возможно.
Возможно?!
— И ты так спокойно об этом говоришь?
— Я никогда ничего ей не обещал, а что обещал — все исполнил. Сейчас нас связывают исключительно деловые и дружеские отношения, все остальное — ее выбор.
— Тебе не кажется, что это слишком жестоко?
— Не кажется, — холодно ответил Эрик. — Наши чувства никоим образом не касаются других людей. Если бы я сходил по тебе с ума, а ты оставалась ко мне холодна, это был бы мой выбор. Ты тут ни при чем.
— А если бы случилось наоборот?
— Такого не случилось, Шарлотта, — негромко произнес он.
Но с Камиллой случилось.
Все-таки временами я совершенно его не понимала. Пожалуй, лучше свернуть этот разговор, тем более что спросить я хотела о другом.
— Может быть, мы позавтракаем с ними? — предложила.
Не сказать, что я буду счастлива завтракать с Камиллой, но вся эта ситуация все равно казалась мне дикой. Особенно после нашего с ней откровенного разговора.
— Нет.
— Нет?! Они же твои гостьи.
— Были, — произнес Эрик, подтягивая ленту и завязывая бант.
— То есть?
— То есть этой ночью они уехали. Камилла и Эмма сейчас на пути в Вэлею.
Глава 8
Мысли о Камилле не оставляли, возможно, именно поэтому завтрак вышел несколько скомканным. Эрик то ли чувствовал мое настроение, то ли сам был погружен в размышления, поэтому за столом мы едва перекинулись парой слов. Преимущественно, наш разговор сводился к тому, не передать ли мне то или это, и все в том же духе светских бесед. Отчасти я была рада этому недолгому затишью, потому что сегодня узнала о нем больше, чем за все время нашего знакомства.
Камилла уехала ночью: собрала вещи, взяла Эмму и отправилась на вокзал, чтобы успеть на ближайший поезд до Вэлеи. Как ни старалась я прогнать ее образ из головы, не получалось. Слишком сильное впечатление произвели на меня ее слова, но гораздо большее — то, что она не сказала. О чувствах к Эрику, которые сквозили в каждом ее слове: запертые, глубоко скрытые от самой себя. О муже, которого она ненавидела, от которого желала избавления. И все это под толщей ледяной брони, которая дрогнула лишь единожды. Когда она, не выдержав, выбежала из столовой, поэтому сейчас мне не давало покоя то, что Камилла уехала из-за меня.
Пусть даже Эрик и говорил о том, что мы не в ответе за чувства других людей, мне все равно казалось, что я была слишком груба, и, пожалуй, жестока.
Я могла бы, по меньшей мере, просто спокойно ее выслушать. Могла бы…
Но не стала.
И это тоже не давало мне покоя.
Заметив мое настроение, Эрик предложил съездить в город, и я согласилась.
Воцарившийся в Лигенбурге мороз смягчала городская ярмарка, открывшаяся к Празднику Зимы. Пока что она работала только по выходным, но ближе к новому году каждая из лавочек будет открыта семь дней в неделю. Сейчас они, украшенные разноцветными флажками и красочными коробочками, выставленными для привлечения внимания, создавали праздничное настроение.
Площадь короля Витейра, залитая холодным солнцем, сверкала высокими окнами и шпилями окружающих ее зданий, мимо нас проходили люди, богато одетые и не очень, родители с детьми, джентльмены и леди, парочки: ладони женщин чинно покоились на сгибах локтей их кавалеров. Было что-то удивительное и волшебное в том, чтобы идти вот так рядом с Эриком, не скрываясь и не таясь. Встречая заинтересованные взгляды и отвечая на них улыбкой.
Город искрился рыхлым от холодов снегом, счастливыми лицами, ожиданием праздника. А в самом деле, ведь не так долго уже осталось до дня, когда надо будет украшать елку.
Мы как раз проходили мимо статуи короля Витэйра, и я вскинула голову. Если перед королевским театром освободителя Энгерии изобразили на лошади и с мечом, в камне, то здесь бронзовая статуя короля опиралась на трость, а голова была гордо вскинута.
— Восхищаюсь им, — сказала я. — Он столько сделал для своей страны.
— А даже если чего-то и не сделал, это дописали.
Вот не люблю, когда Эрик в таком настроении. Не люблю — и все!
— Витэйр действительно освободил Энгерию, — заметила я. — И ничего дописывать здесь не надо.
— Ну разумеется. А Робер Дюхайм просто стоял в сторонке и держал знамя.
— Робер Дюхайм? Это тот ужасный…
— Тот ужасный некромаг, который ценой своей жизни вытащил страну из-под лапы Луанской империи, да.
— Хм, — сказала я. — История говорит другое.
— История пишется теми, кому это выгодно, а ты слишком доверчивая, Шарлотта.
— Нельзя же жить, ни во что не веря.
— Чрезмерная вера приводит к разочарованиям.
— А чрезмерное недоверие — к несчастью, — заметила я.
— Несчастье — понятие субъективное.
Ой, нет.
