Она знала, что спит, — была почти в этом уверена, — но потеряла всякое ощущение реальности вне водного пространства во сне. Единственной целью было достичь противоположного берега, где, она знала, ее ждет спасение.
Но она не знала, ни как, ни почему, ни что это могло быть. Что-то ударило ее в плечо, и она, повернув голову, заметила красный, металлический трехколесный велосипед, его руль запутался в ее мокрых волосах. Колеблясь, она дернула головой в сторону, чтобы освободиться, и трехколесный велосипед упал позади нее. Она повернулась обратно к берегу, которого пока не видела, но знала, что он там был, а игрушечный вагончик мягко щелкнул ее по носу, как будто предлагая ей взять себя.
— Но у меня нет кармана, чтобы положить тебя туда, — беспомощно сказала она и внезапно очнулась и, хватая воздух, резко поднялась и осмотрелась.
Из сна в кошмар.
Память вернулась волнами, неприятно напоминающими сон, набрасывая на нее события предыдущего дня. Атлантида. Воины. Мертвое существо… оказавшееся современником Александра.
Джастис.
Она с трудом поднялась на колени, пытаясь не показываться и оставаться незаметной, пока искала в пещере дикаря из вчерашнего кошмара наяву. Или, возможно, воина из ее видения, — страстно прошептало что-то внутри нее.
Вместо этого она разглядела видение из совсем другого вида сна. Того, заканчивающегося тем, что она просыпалась на влажных простынях, испытывая боль и неудовлетворение из-за того, что первобытные воины, которых она иногда видела в своих видениях, касаясь некоторых артефактов из древних цивилизаций, просто не существовало в современности. Они точно не показывались в академических кабинетах штата Огайо.
Но она больше находилась не в Огайо. Сильное, мускулистое доказательство этого выбиралось из воды, совершенно обнаженное и мокрое всего в дюжине футов от нее. Кили никогда прежде не считала воду афродизиаком, но капли, нежно спускающиеся по телу Джастиса, вполне подходили под это определение. Они ласкали его повсюду, и она внезапно захотела коснуться его везде.
Языком.
Она закрыла глаза на мгновение от собственной глупости. Теперь ее влечет к похитителю? Но он был так осторожен с ней сегодня, и она видела его сильное горе из-за жертвы того мужчины.
Он же конечно не мог быть…
Она открыла глаза, не в состоянии противостоять желанию посмотреть еще разок. Он поднял руки, чтобы убрать тяжелую массу мокрых, распущенных волос с лица, и это движение сотворило с очертаниями его тела нечто определенно бывшее вне закона. Джастис был настолько высок, элегантно строен и мускулист, что бодибилдеры, которых она видела в университетском спортзале, по сравнению с ним казались приземистыми троллями. Его сильные руки — высоко на правом бицепсе виднелась запутанная, хотя и простая татуировка; его сильные ноги, очень мускулистая грудь, переходящая в бедра и… ох.
Ох.
Она попыталась сглотнуть, хотя ее горло пересохло, как пыль в закрытой пирамиде. Или атлантийцы ходили в перманентном состоянии возбуждения, или Джастис был действительно счастлив ее видеть.
Ее поразил удар чистого, обжигающего жара, превратив ее здравый смысл в серебряную катушку жидкого желания точно в том месте, где она хотела бы… О. Милостивый. Бог.
Он увидел, что она смотрела на него.
Застыв, она уставилась ему прямо в глаза, чувствуя, как от стыда горели щеки. Здравый смысл и смущение справились с жаркими гормонами, и она вскочила.
— Не приближайтесь ко мне, ладно? Только… наденьте какую-то одежду, и давайте поговорим, как цивилизованные люди, или цивилизованные люди и атлантийцы. Теперь, когда мы немного отдохнули, а вы, гм… стали чистыми.
Он не двигался и не сделал никакого угрожающего движения, но внезапно она почувствовала холодок тревоги. В его глазах горела какая-то непонятная эмоция, меняя их от темнейшего полуночного цвета до резкого сапфирового. Медленно, очень неспешно, его взгляд перешел с ее лица вниз к ее груди, где он задержался прежде, чем пройти дальше вплоть до пальцем на ее ногах. Мужская надменность и явное ощущение собственника в его взгляде, заставляли ее бежать, несмотря на то, что ее соски набухли и пульсировали в кружевных чашечках ее лифчика.
Она вовсе не будет ему отвечать. Ничто в ее воспитании или четко независимой личности не сделает ее женщиной, заводящейся от какого-то обнаженного лидера из тех времен, когда мужчины были мужчинами, а женщины — имуществом.
Но пока она себе говорила это, ее тело предавало ее, явно устав от одиноких ночей. И пока его взгляд неспешно проходил обратный путь вверх по ее телу, ее кожу покалывало, — она стала слишком чувствительной и отчаянно желала, чтобы он ее коснулся.
Это покалывающее ощущение, наконец, вывело ее из чувственного транса, в который он каким-то образом погрузил ее. Она вернулась к логике, осторожности и чертовому здравому смыслу.
— Прекратите, — рявкнула она. — Прекратите смотреть на меня, словно я — добыча, полученная в личном бою, и оденьтесь. Нам нужно поговорить о том, как выбраться отсюда, хорошо? Где здесь выход? Где проход или туннель, или какой-то суперволшебный атлантийский лифт, который, черт побери, выведет нас отсюда?
Он развел руки в сторону, ладоням вверх, как будто хотел показать, что не представлял угрозы.
К несчастью, это движение лишь лучше показало силу его мускулистых рук и заставило ее понять, что то, что она годами ходила на уроки по самозащите, всё равно не сделают ее равной ему, хотя воин был обнажен и безоружен.
Ну, он был обнажен. Но не слишком-то и безоружен, — прошептала ранее молчаливая ее часть, являющаяся злой соблазнительницей. У него тут очень большое орудие.
Великолепно. Именно сейчас она вдруг перешла к раздвоению личности.
Разумная ее часть вернулась в то самое личное состояния страха, ужаса и испуга, если принять во внимание мурашки на ее руках.
— Кили, прошу, успокойтесь, — тихо сказал он, как будто успокаивая раненное животное.
— Я успокоюсь, когда вы вытащите меня отсюда, — ответила она, гордясь тем, насколько разумным казался ее голос, в то время как сердце бешено билось в груди. — Но не так, как мы сюда попали. Никаких ужасных телепортаций
[15]
. Приемлемый, обычный туннель. Или лестница. Лучше лестница.
— Но…
— И оденьтесь! — крикнула она, потеряв терпение. — Мне всё равно, если вы похожи на ожившую греческую статую. Я хочу, чтобы вы оделись!
Он неспешно, опасно улыбнулся, — правда, его улыбку следовало признать смертельным оружием.
— Вы считаете, что я похож на статую?
Кили хмуро посмотрела на него.
— Одежда. Сейчас же.
