Всё еще улыбаясь, он прошел к кучке одежды и совсем не быстро для мира ее разума, натянул штаны и рубашку, едва не заставив ее громко застонать.
Благодаря ему у нее теперь есть фантазии на ближайшие несколько лет. Если только она это переживет.
— Ладно, хорошо. Теперь вы оделись. Так что теперь ведите меня наверх.
Он покачал головой, быстро проходя по мозаичной плитке.
— Я бы хотел думать, что я освободил бы вас, если бы мог, несмотря на темные желания Иного внутри меня, Кили. Но я не совсем уверен, как мы сюда попали, так как сила транспортировки мне прежде была неподвластна.
— Но…
— Я не знаю, как воспользоваться ею снова, — он остановился, всего в нескольких дюймах от нее, глядя ей в глаза своими, полными ярко сине-зеленого пламени. — К несчастью, лестница, ведущая от Храма в эту пещеру, заблокирована скалой и грязью обвала несколько лет назад. Тут нет выхода.
Глава 17
К счастью, Кили никогда не страдала от клаустрофобии, даже не смотря на самые жестокие способы воздействия, которые применяли к ней в детстве, такие как резервуар для сенсорной депривации
[16]
, в котором она провела всего один сеанс.
Они даже не подозревали, что восьмилетний ребенок может кричать так громко.
Но известие о том, что она с Джастисом поймана в ловушку в подземной пещере — подземелье в Атлантиде, и девушка даже думать не хотела о том, что вся эта хибарка могла дать течь или что-то подобное — довело ее до нового уровня психоза.
Ее дыхание ускорилось до гипервентиляции, и она начала дрожать, колеблясь от каждого дрожащего вдоха, испытывая нечто между яростью и паникой.
— Ты … ты … Ты с ума сошел? Ты принес меня в пещеру — подземную — не имея понятия, как отсюда выбраться?
Он выгнул одну темную бровь.
— Большая часть пещер находится под землей.
— Я это знаю! Я — археолог, ты …
Игнорируя ее бормотание, Джастис поднял руку, будто хотел прикоснуться к ней. О, нет. Этого не случится, несмотря на то, был ли он ходячим сексом или нет. Она отпрыгнула назад, чтобы быть вне его досягаемости, сжала руками свою голову и начала глубоко дышать. Попыталась успокоиться, чтобы рационально рассуждать о плане. План, вот что ей требуется.
Не какой-то случайный, бесполезный ужас, что подумают археологи будущего, когда найдут ее рассыпающиеся кости рядом с парой перчаток, еще один скелет и чертов меч.
Она с запозданием поняла, что запустила пальцы себе в волосы. Голые пальцы.
— Мои перчатки! Что ты сделал с моими перчатками? — дыхание снова ускорилось, пока легкие не начали гореть в груди.
Он молча указал пальцем на пол рядом с тюфяком, на котором она спала. Она попятилась от него и наклонилась, чтобы схватить их. Но он двигался с той жуткой, нечеловеческой скоростью и схватил ее за запястье раньше, чем она успела натянуть одну перчатку на руку.
— Почему, Кили? Зачем тебе перчатки? Тебе кажется, что они дают тебе какую-то защиту? — гримаса исказила ее лицо. — Ты на самом деле считаешь меня таким ужасным?
Он отпустил ее запястье и присел, потом встал, держа в руках свой меч, вложенный в ножны. Прежде чем она успела возразить, оттолкнуть или как-то отклониться, он сунул его ей в руки.
— Тогда возьми это. Возьми меч, который я носил так долго, как часть самого себя, и используй его против меня, если так сильно меня боишься, — сказал он, его темные глаза и грубый голос покрылись льдом. — Чтобы убить человека, надо нажать острием сюда, — он приложил свою ладонь к груди, к сердцу, но было уже слишком поздно, слишком поздно.
Слишком поздно.
Рукоятка меча легла ей в руку, будто он всегда искал ее. Искал ее знание о нем. У нее возникло причудливое ощущение, будто бы он предъявлял права на ее разум, точно так же, как Джастис на ее тело, когда принес ее сюда.
Вскоре не осталось места для раздумий, когда вес прошедших веков сокрушил причуды, сокрушил ее оборону. Века и эры насилия. Потоки насильственной, кровавой смерти проникали через незащищенные коридоры ее разума.
— Нет, — попыталась возразить она, как раз когда резонанс истории меча подчинил ее себе. — Нет, нет, нет. Слишком много, слишком много. Я не могу … мои перчатки … я не могу …
— Кили! — он звал ее, но звук был заглушен. Приглушенный. И снова он ее поймал.
Удержал ее.
Но было уже слишком поздно. Беззвучно крича, она упала в черноту своей собственной личной пустоты. Пока она падала, она посмотрела ему в глаза и успела произнести одно последнее предложение.
— Я не смогу этого пережить.
Кили врезалась в реальность видения, испытав настоящую физическую боль. Сильное скручивание и разрыв ее существования проявили себя жгучей болью в сломанной и кровоточащей плоти, причудливо оказавшейся в основном на ее лице и горле.
Она задохнулась и отступила, ее внимание привлек пол — совсем другой пол, не такой как в пещере. Этот пол был из сверкающего белого мрамора, инкрустированный узорами из золота, меди и других металлов, похожих на медь, но сверкающих и напоминающих драгоценные камни. Мучительная боль вернулась, и она поняла, что может не пережить этого видения. Боль, непохожая на что-либо, что Кили когда-либо ощущала в жизни, охватила ее горло, будто бы оно было разорвано. Она задыхалась, дышала с хрипами, но в комнату издалека ворвался крик со стоном, и она стала оглядываться в поисках его источника.
Это была темноволосая женщина, которая на коленях сидела на полу, обхватив живот. Огромный, слегка шевелящийся живот беременной. У женщины определенно начались роды и ее муки заставили Кили заново обдумать иногда возникающую тоску о детях. Женщина снова закричала. Должно быть это схватки. Если они возникали так быстро, одна за другой, не означало ли это кое-что?
О, нет. О, нет, нет, нет. Женщина уже готова была разрешиться ребенком — прямо на полу. Кили стала кричать, но острая, иссушающая боль, рассекающая ее горло, показала ей, что женщина, которой она стала в своем видении, не скоро заговорит. Что с ней случилось? Она осторожно пощупала свою шею и вздрогнула от жалящей боли в порванной плоти. Она пробежала по ране кончиками пальцев и обнаружила длинный порез на коже; он казался неглубоким, но довольно-таки сильно кровоточил.
Судя по тому, как болело ее лицо, кто-то совсем недавно ударил ее, но кончики ее пальцев не обнаружили порезов не щеке или около глаза, где находился источник боли.
На ней было простое хлопковое платье и сандалии. Никаких драгоценностей или украшений. Тогда, видимо она видела комнату глазами служанки. Но почему служанка? Обычно видения относили ее к кому-нибудь, кто имел близкую личную или глубокую эмоциональную связь с предметом, к которому она прикасалась. Могла ли девочка служанка когда-нибудь?..
