– Не хочу говорить о работе, – улыбается он, и я чувствую незначительное движение его губ на своей шее.
Словно в подтверждение своих слов он кивает, зная, что я не вижу его, и прислоняется лбом к стеклу, равно как и я, но поворачивает голову, рассматривая не городской пейзаж за окном, а мой профиль, словно открытую книгу, читая мое беспокойство. Я закусываю губу и нервно играю локоном, лежащим на моем плече, рефлекторно накручивая его на палец.
– Кира, ты хочешь мне что-то рассказать? – спросил он и в моей груди больно кольнуло.
Я отрицательно мотнула головой, продолжая созерцать красоту очерченных солнцем домов по ту сторону стекла.
– Ты хочешь уйти? – снова спрашивает он, в ответ на мое молчание, тяжело сглатывая, и я чувствую, как к горлу подкатывает нервный ком.
– Дима, я…
Крепко зажмурив глаза я постаралась усмирить обуревающий меня страх признания, наполняющий каждую клетку моего тела всепоглощающим ужасом и чувством вины, постыдным, отвратительным. Но либо сейчас, либо никогда. Если я сейчас же не скажу ему правду, мне останется винить во всем только себя…
– Дима, я… прости…
– Кира… пожалуйста… не уходи от меня, – не дав мне сказать, прервал он и у меня невольно дрогнул голос.
Меня, уже сейчас, начинало трясти, когда я фантомно следила за тем, как я рассказываю ему все о своем предательстве, разворачиваюсь и, тихо прикрыв за собой дверью, навсегда ухожу из его жизни, ставя точку. Не оставляя ни себе, ни ему шанса на возможное счастливое окончание этой совсем не счастливой истории любви…
– Не уходи…
Я разворачиваюсь к нему, и город отражается в моих, наполненных слезами, глазах. Рассчитывала, что слезинка, предательски скользнув по щеке, будет незаметна его глазу, но она, лишь на доли секунды отсвечивая в себе приглушенный свет, привлекла его внимание и он, бережно смахнув ее пальцами, тут же поднес их к своим губам, слизывая полынную горечь моего предательства, еще не догадываясь об этом…
Наши взгляды встретились. Я жаждала объяснить ему свои слезы и до боли сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
Но я больше не боюсь. Я знаю… мне нужно было самой осознать и признать самой себе отвратительный вкус своего вероломства, чтобы мы смогли двигаться дальше. Словно чувствуя мое замешательство, он снова шагнул вперед, останавливаясь передо мной. Я встала между его ног и притянула его к себе, прижимаясь лицом к его груди, закрывая глаза, пальчиками запутываясь в его волосах…
– Прости меня, – тихонько вздохнула я, – что бы я не сделала, прости.
Чуть отстранился, взглянув на меня, пристально изучая знакомым хищным прищуром изумрудно-зеленых глаз мое лицо. Но молчал. Словно уже знал, за что я могу просить прощения… Подняв руку вверх, ласково провел костяшками пальцев по моей влажной щеке…
– Кира, нам еще о многом нужно поговорить.
– Нужно, – ответила я тихо. – Я никуда не ухожу.
Он не улыбнулся, но притянул меня ближе, оставляя легкий поцелуй на моих губах.
– Надеюсь… – еле слышно прошептал он вдоль моих губ.
***
Она тяжело вздохнула и я отчетливо услышал в этом звуке изводящую ее смесь переживания и судорожного, первого глотка облегчения…
Отстранившись, я снова провел большими пальцами под ее глазами, стирая последние, просившиеся наружу слезы.
– Устала? – спросил я, замечая, как она доверчиво прижимается ко мне, положив свою голову мне на плечо.
Она кивнула, не отстраняясь от меня, накрепко, судорожно впиваясь пальцами в мою шею.
– Я так устала…
– Пойдем, – шепчу ей на ухо, чувствуя мурашки, пробегающие по ее коже от моего дыхания.
Помогаю ей раздеться, не спеша выпуская пуговицы из петель на своей рубашке, все еще надетой на ней.
– Я привез тебе кучу одежды, – целую ее в висок, едва касаясь кожи губами, – она там, в пакетах. Разберешь завтра?
В ответ она шепчет тихое «спасибо», которое щекочет кожу вдоль моего плеча и очень нежно припечатывает поцелуем мои губы… Но это «спасибо», сам смысл слова, воспринимается мной, как едва слышное «прости», которое скребет мое сердце изнутри, полосуя его острой бритвой неизбежного разочарования. Вспоминая все события этого дня и ту правду, что я узнал о ней, молчу, складывая их воедино, словно в огромный жизненный пазл.
Глава 27
С утра очнулась резко, словно вынырнула из вязкой, неприятной, бездонной топи жуткого сна…
Проснулась, но в голове, до сих пор, гадким послевкусием, вертелся один единственный вопрос: «Почему? Ну почему я не смогла рассказать ему обо всем вчера вечером?» Ответ на него у меня тоже был: «Оступиться оказалось не трудно, гораздо сложнее в этом признаться…»
Медленно поворачиваю голову и наблюдаю за спящим рядом со мной мужчиной, запечатляя в памяти любимые черты. Я уже решила, что это последний взгляд, брошенный на него. Других не будет. Только сейчас понимаю, что я, до дрожи в ногах, боюсь увидеть брезгливое презрение в его изумрудно-зеленых глазах, именно поэтому промолчала вчера…
Знаю, что не простит. Я сама себя не прощаю.
Жарко. Чувствую, как организм вот-вот закипит и кости просто начнут плавиться под напором пламени правды, которая беспощадно сжигает меня изнутри ключевым словом – «лгунья». Металлический вкус во рту, как при сильном отравлении мышьяком – предвестник скорого приступа панической атаки. Я пытаюсь дышать ровно, размеренно, но получается с трудом, потому, что яд предательства уже в моей крови и заполнил собой каждую клетку моего тела. Я снова закрываю глаза, прислушиваясь к первым признакам пока еще тихой, волнообразной головной боли, которая уже настойчиво стучится в мой затылок… и вот-вот грозится перерасти в жуткую мигрень.
Я прекрасно знаю, что со мной. Это бунтует моя совесть…
Осторожно встаю с кровати, чтобы не разбудить Диму, беру свой телефон, мигающий пропущенными вызовами, и выхожу в коридор, предварительно собрав в охапку свою одежду. Аккуратно прикрываю за собой дверь спальни и натягиваю на себя юбку и офисную блузку, стягивая и завязывая ее полы узлом. Прохожу мимо кабинета, но, сделав еще два шага, отдаляясь от двери, понимаю, что делаю все неправильно: в душе что-то надорвалось, с неприятным хрустом, так, что я поежилась. Словно что-то жизненно важное, готовое оборваться вниз в любую секунду…
Поддаюсь минутному порыву своих эмоций и делаю шаг назад, возвращаясь. Тихо приоткрываю дверь и проскальзываю внутрь. Останавливаюсь напротив большого планшета, где еще вчера я оставила набросок портрета и, вооружившись карандашом, задержав дыхание, замираю над свободным пространством изрисованного мной листа. Хочу черкнуть ему хоть пару строк, но не знаю, что написать. У меня было заготовлено чрезвычайно много всяких фраз для объяснений того, что случилось. Но рука не слушалась, и карандаш никак не хотел оставлять новый графический след, словно сговорившись друг с другом, считая, что любые дополнения к этому рисунку мужского портрета будут излишни…
