Желание взять, завладеть горело в ней, так что даже одежда раздражала. Она ужасно хотела ее снять. Кожа под бинтами чесалась, даже ее шелковое белье казалось тяжелым и неприятным.
Она подошла к Алексиосу, и он автоматически обнял ее, его глаза расширились.
— Грейс, что…
— Разве мы уже недостаточно говорили? Я уже устала от разговоров, — сказала она, сгибая пальцы и проводя ногтями по его груди через рубашку. Он резко вздохнул, а в его глазах мелькнуло желание мужчины к женщине. Она очень хотела быть этой женщиной.
Она также хотела его. Сейчас. Она посмотрела на него, и медленно, соблазнительно облизнула губы. Он смотрел на ее рот, хрипло дыша.
— Грейс, я не знаю. Что ты делаешь…
— Я займусь тобой, если ты заткнешься и поцелуешь меня, — сказала она, не понимая, почему он не мог просто взять то, что она предлагала. Ему только оставалось раздеться.
Мурлыканье проникло в ее кровь, побежало по венам и нервным окончания, охватив все тело и коснувшись кожи, пока ей не стало казаться, что она сойдет с ума. Она прижалась бедрами к Алексиосу, пока не почувствовала его возбужденную плоть там, где ей хотелось. Их разделяли только несколько слоев одежды. Она потерлась бедрами об него, и он глухо застонал.
Она таинственно улыбнулась и прикусила его шею точно там, где начиналось плечо, и его тело выгнулось ей навстречу. Затем он приподнял ее, так что ноги оторвались от пола. Она тут же обхватила ногами его талию и крепко сжала, а он развернулся и практически пробежал по двору к ее апартаментам. Когда никто их уже не видел, он остановился и прислонился к стене, обнимая ее и тяжело дыша.
Она попыталась поцеловать его, но он склонил голову на бок.
— Грейс, во имя Посейдона, что на тебя нашло? Двадцать минут назад ты меня даже за руку не брала, а сейчас готова трахнуться со мной на глазах у всех. Не то, чтобы я возражал, — добавил он, страстно глядя на нее. — Но думаю, что тут что-то не так. Это совсем на тебя не похоже.
Почему он еще говорит? Так много слов.
— Мне не нужны все эти слова, Алексиос. Какая-то ерунда. Тут одно из двух: либо ты хочешь меня, либо нет. Реши уже наконец: либо трахни меня, либо отпусти, чтобы я нашла того, кто меня захочет, — сказала она как раз перед тем, как лизнуть его в шею.
Он так крепко сжал ее попку, что она подумала, что точно останутся синяки.
— О, да. Сильнее. Думаю, мне понравится некоторая грубость. Я никогда не пробовала, но кажется, мне это понравится, — сказала она, вдруг почувствовав дикое желание захихикать. Она не хихикала лет с двенадцати. Она стала подпрыгивать на нем, ритмично касаясь его возбужденной плоти именно тем местом, где ей хотелось почувствовать давление.
— О, да, такое приятное ощущение. Давай попробуем то же самое, только голыми.
Он уставился в потолок и разразился потоком атлантийской речи, которая напоминала нечто среднее между ругательством и молитвой. Потом он посмотрел на нее сверху вниз.
— Если бы ты знала, как я героически поступаю в эту минуту, — процедил он сквозь зубы. — Очевидно, это зов альфы как-то на тебя повлиял. Есть ли какая-то причина, почему потомок Дианы может как-то отреагировать на пантеру альфа-самца?
Она несколько секунд смотрела на него, задумавшись, а потом снова усмехнулась.
— О, котик! Может, Итан не прочь трахнуться!
Ее мозг словно промариновали в замечательном шампанском, пена из пузырьков затопила ее тело с головы до ног, все ее красивое тело. Она никогда особо не любила выпивку после того, что случилось с Робби, но пару раз напивалась. Но даже тогда не чувствовала себя так хорошо.
— Что было в том кофе? — засмеялась она. — Это был чертовски забавный молочный порошок.
Алексиос снова выругался, совершенно не обратив внимания на ее вопросы про кофе. Жаль, что он такой консервативный, потому что она вдруг очень заинтересовалась, прямо-таки отчаянно, тем, что было скрыто под молнией его брюк.
— Алексиос?
— Нет, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Итан не станет с тобой трахаться. И даже если бы он захотел, мне пришлось бы вырвать его сердце. Медленно. А сейчас мы отойдем подальше от милого котика и его зова, который, очевидно, вызывает у тебя галлюцинации. Хорошо?
Неся ее на руках, он вышел на залитый солнцем двор.
— Котик! — закричала она. — Какое забавное слово! Котик, котик, котик! О, а как насчет киски? Это тоже хорошее слово. Моя киска горячая и влажная, вся для тебя! Хочешь потрахаться сейчас?
— Героизм, — выпалил Алексиос. — Просто чистый ге-ро-изм. Такого не вытерпеть простому мужчине. Я очень надеюсь, что кто бы ни вел учет в подобных делах, он обязательно накинет мне очков для моей кармы, ведь я тут такие муки терплю.
Грейс расхохоталась.
— Ой, ой. Ты сказал «муки»? А хочешь посмотреть на мои буфера? — Она извивалась в его объятиях, пытаясь поднять рубашку, но он не собирался ей этого позволять. Она озадаченно посмотрела на него.
— Почему ты не хочешь посмотреть на мои сиськи? Все мужчины хотят видеть сиськи. С тобой что-то не так? Атлантийцам груди не нравятся? О, богиня! — Она прижала руку ко рту, а потом ударила себя по лбу, отчего она снова рассмеялась. — Прости. Ты «голубой», верно? Я не знала. Ты ведь меня целовал и кое-что говорил… Может быть, ты бисексуал, как Мишель?
Она наклонилась ближе и посмотрела ему в глаза, потом стала говорить совсем тихо:
— Или у тебя сейчас период, когда нравятся мальчики? Я бы могла свести тебя с Тайни.
Алексиос так крепко стискивал зубы, что удивительно, как он их еще не раскрошил. Он решительно поставил ее на траву, отчего она снова зашлась истерическим хохотом. Ей показалось это смешным, она упала на землю и стала кататься по хрупкой зимней траве.
— Эй, я никогда этого не делала на траве, — наконец, сумела сказать она. — Почему бы тебе не снять штаны и не опуститься сюда со мной?
До того, как он успел что-то сказать, она почувствовала еще что-то, что не было так уж смешно. Она резко села, расстегнула куртку, потом опустила ее на землю.
— Слишком жарко, — пробормотала она, зарумянившись, чувствуя легкую тошноту.
Очень сильную тошноту.
— Ой-ей, — пробурчала она, а потом наклонилась вперед. Ее стошнило прямо на траву. Ее тошнило, пока она не вырвала, казалось бы, все, что съела за последние три дня. Наконец, рвота прекратилась. Она поднялась и отошла от вонючей рвоты на траве. Она зашаталась и повернулась к Алексиосу. Он стоял рядом с ней, держа в руках мокрую тряпочку. И он тоже выглядел не слишком хорошо.
Наверное, атлантийцы умели сопереживать.
Она взяла у него тряпочку и вытерла рот.
— Спасибо, — пробормотала она. — Не знаю, почему мне вдруг стало так плохо. Я чувствовала себя хорошо, когда проснулась, лишь некоторую боль…
