Да ведь это женщина! Ей-богу!
Василий хлопнул себя по лбу и едва не расхохотался. Так вот в чем дело!.. Ай да магараджа! Молодец он все-таки. Не оплошал. А Василий – полный дурак, потому что позабыл одно простое правило, которому частенько следовал в своем имении.
Красивых и смелых девок у него и среди дворни, и в ближайшей деревеньке было немало, и вот, когда съезжались в Аверинцево друзья молодого хозяина – люди все тоже молодые и пылкие, – Василий накануне их приезда вызывал к себе помощника управляющего Ерофеича и, значительно подняв палец, говорил:
– Ерофеич! Едут ко мне восемь человек (здесь он перечислял фамилии, хорошо знакомые Ерофеичу по прежним визитам).
– Не извольте беспокоиться, барин, – степенно отвечал Ерофеич. – Чай, не в первый раз!
Засим они расходились – каждый по своим делам, однако Василий знал, что Ерофеич, прервав хлопоты по уборке дома и заказу несметного количества блюд в поварне, улучит минутку вызвать к себе восемь самых красивых и чистоплотных девок и отдаст им распоряжения примерно такого рода:
– Лушка! Ты будешь в бельведере. А ты, Марфута, прогуливайся у прудов. Любашка, ты чтоб в аллейке яблоневой туда-сюда хаживала, ну а тебе, Ефросиньюшка, не миновать, как и в прошлый раз, песни петь под балконом…
Определив таким образом дислокацию всем девицам и накрепко повторив: «Тотчас после первых петухов!» – Ерофеич уходил продолжать свои дела, ни о чем более не тревожась: девки дело свое знали и справляли отменно!
Сколь было известно Василию, подобные порядки велись и в имениях его друзей, и каково же было чудо ближе к полуночи, после обильного ужина и щедрых возлияний, спуститься в сад прогуляться перед сном и вдруг невзначай столкнуться лицом к лицу с прелестницей, готовой на все.
Разумеется, и в Индии у них такие же порядки. Однако магараджа, без сомнения, знаток человеческой природы! Счел небось: ежели руси-радже приспичит, он непременно отправится прогуляться в сад, ну а тут… извольте, ваше сиятельство!
Стоило Василию осознать, что красавица (он, разумеется, не видел ее лица, однако очертания фигуры, обтянутой тонким шелком, были изумительны!) – стоило ему, стало быть, осознать, что красавица предназначена ему, как возбуждение его достигло предела. Василий ринулся вперед.
Женщина, услышав, как он ломится напрямик сквозь благоуханные заросли тубероз, вскочила, вглядываясь во тьму, испуганно выставила ладони, потом вскрикнула сдавленно и повернулась было бежать, да поздно – Василий налетел на нее и смял в объятиях.
Ее взлетевшие руки были схвачены его руками, а рот, разомкнувшийся для крика, жадно стиснут его распаленным ртом. Он даже лица ее не мог разглядеть – не до того было, право слово! Она рвалась, билась, стонала, да где! Он вовсе потерял голову, и сейчас никакая сила не смогла бы разомкнуть его объятия и прервать поцелуй.
И вдруг он с удивлением осознал, что незнакомка уже не пытается вырваться, а сама целует его, и руки ее не отталкивают, а прижимают. Как он и предполагал, первое сопротивление было лишь данью приличиям, а потом красавица решила исполнить свой долг, да заодно и сама вкусить наслаждение. Василий готов был голову прозакладывать, что пылкость ее поцелуев и жар объятий вызваны не только послушанием хорошей служанки.
Подхватив незнакомку, Василий посадил ее на парапет бассейна, одной рукою нашаривая застежку на боку, а другой пытаясь задрать туго обвившее женское тело сари. Однако проклятый шелк бестолково скользил в пальцах и нипочем не желал поддаваться. Дурацкое одеяние! Одно-временно и юбка, и рубашка, и шаль! Может быть, если начать разматывать сари с головы, дело пойдет быстрее? Правда, для этого придется прервать их безумный поцелуй…
Василий на мгновение оторвался от восхитительных губ и повлек с головы шуршащий шелк. Покрывало наконец-то соскользнуло, и целый водопад светлых, тоже серебристых в звездном свете волос хлынул на ее плечи.
– Господи, – прошептал Василий, обмирая и глядя на эти точеные черты. – Боже мой!
Она была прекрасна, воистину прекрасна, однако не ее редкостная красота заставила Василия воззвать к вышним силам.
Он вдруг узнал ее.
Перед ним была Варенька…
Мгновение оба ошалелыми глазами смотрели друг на друга, и вдруг… вдруг небо над ними раскололось и мириады разноцветных огней вспыхнули в вышине. По всему саду закрутились огненные колеса, с балконов слетали разноцветные вихри. Все грохотало, все гудело, все взрывалось вокруг!
– Что это?! – в ужасе воскликнула Варя, но ответом ей был новый залп звезд, новый удар грома. Потом грохнуло в третий раз, в третий раз озарились букетом огней небесные бездны – и наступила щемящая, рвущая слух тишина.
– Что это, ради бога?! – прошелестела Варя, и Василий ответил, едва шевеля вспухшими, нацелованными губами:
– Фейерверк в честь какой-то их богини, черт бы ее подрал, забыл… а, в честь Кали!
– В честь Кали? – повторила она, бессмысленно вглядываясь в его лицо своими и впрямь серебряными глазами. – А что, сегодня какой-то праздник?
И вдруг, словно только сейчас спохватившись, она принялась поправлять свои смятые одеяния, а сама все смотрела на Василия, как испуганная, потерявшаяся девочка…
И это зрелище бесстыдного лицемерия наполнило его такой яростью, которая начисто вытеснила из сознания и тела всякие остатки желания. Теперь им владела только ненависть: ненависть к ее запекшимся губам, и беспорядочно скомканной одежде, и этим ее дрожащим рукам – ненависть к ее волшебной, чарующей прелести, ненависть к себе! Да, он вдруг возненавидел себя, но в этом виновна была Варя, а значит, он должен был ей отомстить!
– Какой-то праздник? – хрипло, зло повторил он. – А то не знаете!
Она растерянно хлопнула глазами:
– Откуда же мне знать? Весь вчерашний день я проспала, а нынче проснулась среди ночи, почувствовала себя лучше и вышла в сад немножко воздухом подышать, как вдруг…
Лицо ее резко потемнело, и Василий понял, что это кровь прилила к щекам. Надо думать, и он выглядел не лучше, потому что все лицо его так и пылало. В висках пульсировала боль, а собственный голос казался чужим:
– Как вдруг я на вас налетел, не правда ли? О, простите великодушно! Меня извиняет то, что я принял вас за одну из тутошних услужливых девиц, вроде той, которая вчера ночью навестила меня в моей постели. Гораздая девица, ничего не скажешь!
Он нарочито сладострастно ухмыльнулся и даже облизнул губы: вообще-то они совсем пересохли, однако Варя не могла не подумать, что он облизывается от приятных воспоминаний, и судорога отвращения прошла по ее лицу.
Это окончательно взбесило Василия. Он скорчил испуганную гримасу:
– Но вы меня, за-ради Христа, простите, Варвара Петровна! Ежели б я только мог вообразить, что это вы, я к вам бы и на пушечный выстрел не приблизился!
