– Кажется, я была вам обязана жизнью, сударь? Вы спасли меня в розовом саду? – воинственно спросила она – с таким выражением, как если бы возмущенно вопросила: «Черт бы вас подрал, как вы посмели спасти мне жизнь, дурак?!»
– Я тут ни при чем, поверьте, – с ненужной торопливостью, как бы оправдываясь, забормотал Василий. – Очень своевременно появился какой-то черноглазый змеечарователь, который проделал довольно расхожий фокус с камушком. На базарной площади в Беназире за это берут четыре медяшки. Так что не стоит благодарности, я ее не заслужил!
Варя бросила на него еще один уничтожающий взгляд:
– Ну что же, в таком случае мне остается только молить Бога, чтобы когда-нибудь встретить моего спасителя и поблагодарить его как подобает!
На лице хозяина, который, по-видимому, решил не обращать внимания на вздорные дамские речи, продолжала играть приветливая улыбка, и вскоре выяснилось, что он решил оказать гостям великую честь: отправить их домой на слоне.
Эта весть заслонила даже дерзкую выходку Вари. Да и на ее лице изобразился такой ужас, что позавчерашняя кобра показалась Василию просто безвредным кузнечиком. Не скрывали испуга и Реджинальд с Бушуевым. Но спорить уже было поздно: один из переминавшихся в углу двора слонов выступил вперед.
Он был огромен…
Строго говоря, слонов было три, однако два из них как-то терялись перед громадностью третьего – перед мощью и роскошью его убранства.
На лбу каждого слона в Индостане всегда проведены горизонтальные или вертикальные линии, смотря по тому, какому богу посвящено животное: Вишну или Шиве. Однако полосы на лбу у великана были почти не видны, потому что их прикрывала златотканая попона с круглыми золотыми бляхами и красно-синими кистями по бокам. Между ушами исполина, скрестив ноги, сидел раззолоченный, как игрушка, погонщик-махут, а за его спиной, на загривке слона, торчал огромный зонт сочного зеленого цвета, отороченный длинной золотой бахромой, переливающейся в солнечных лучах.
Зрелище было настолько впечатляющее, что все европейцы невольно залюбовались величавым существом.
– Вот это да! – невольно воскликнула Варя. – Да ведь это настоящий Айравата, хранитель Вос-тока!
– Вы правы, мэм-сагиб! – поклонился магараджа. – Однако Айравата был боевым слоном Индры, а на этом слоне поедет северная Лакшми!
Варя сухо улыбнулась, как бы принимая шаг к примирению: комплимент, конечно, был очаровательный…
Несколько слуг, в обязанности которых, очевидно, входило сопровождать гостей, мигом очутились на спинах у меньших слонов, причем туда же были проворно отправлены подарки для гостей и еще какие-то тюки, корзины с провизией, фляги с водой и прочая мелочь, которая могла потребоваться на трехчасовом переходе до Беназира. Затем пришел черед путешественников, так сказать, садиться. Принесли приставную лесенку, и все четверо, с большей или меньшей степенью проворства, взобрались на широченную серую спину, накрытую ковром, на котором стояло что-то вроде двух скамеечек.
Когда настал черед Вари, Василий покрепче стиснул руки в кулаки, чтобы не дать себе схватиться за голову.
Боже мой! Почему он не может бестрепетно смотреть на этот тонкий стан, обрисованный голубоватым сари; видеть, как натягивается ткань на бедрах, когда Варя довольно споро поднимается по лесенке на спину слона; ласкать взором изящные лодыжки, круто выгнутый подъем ее ног; с огорчением натыкаться взглядом на краешек узких шаровар; гадать, что надето на ней под сари: какая-то плотная одежда или обычная индийская чоли, едва прикрывающая грудь; вспоминать, как нежно, горьковато, прохладно благоухали эти тонкие русые волосы вчера, когда ее голова лежала на его плече, как трепетала жилка на горле, как приоткрылись вдруг, вздохнув, губы под его поцелуями…
– Бэзил! – послышался нетерпеливый оклик Реджинальда, и Василий обнаружил, что остался на земле один.
Ох, нет. Как бы ни раздирали его бесы, от Вари надо держаться подальше. Вчера едва не случилось непоправимое, и больше допускать такое нельзя. Бушуев спуску не даст! Не успеешь опомниться, как окажешься под венцом, и брадатый диакон запоет: «Гряди, голубица!» – а священник изречет: «Венчается раб Божий Василий рабе Божией Варваре…» – и все! Капкан захлопнется, Бушуев получит право называть его «сынок», а Кузька с облегчением сообщит всем слугам в Аверинцеве, что Василий Никитич, слава богу, остепенились. А сам Василий получит в жены ту, которая в ночном саду с первым попавшимся мужчиной целуется так, словно он ее единственный избранник, мечта всей ее жизни! А потом отвешивает ему увесистую пощечину, такую, что и наутро физиономия горит. А сама-то… за такие вольные проказы с мужиками девкам издавна ворота дерьмом мазали, чтобы все знали: здесь живет непотребная!
И вдруг его точно молнией пронзило: а что, если она узнала его? Что, если она-то отлично понимала, кто целует ее, и отвечала так пылко именно потому?
Да нет, бред, чушь, чепуха! В этих поцелуях была либо похоть неземная, либо… истинная страсть. Ну а этого никак не может быть.
О господи, с этой Варей-Варварой просто голову сломаешь! Чего стоит хотя бы сегодняшняя ее выходка! Она ведь оскорбила магараджу – грубо, рассчитанно. Но зачем? Неужели чтобы обвинить его во лжи? Неужели ей так важно было доказать, что она ни сном ни духом не замешана во вчерашнем отвратительном представлении? Неужели для нее столь важно мнение Василия? Получается, нынче ночью он зря оскорблял ее? Ну и дурак же… Как же теперь вести себя?!
«Салтычиха!» – угрюмо напомнил себе Василий и взлетел по лесенке на серую слоновью спину. Чай, не труднее, чем редут на высотах Монмартра брать!
Однако высоты Монмартра стояли недвижимо, и в этом заключалось их основное отличие от слоновьей спины. Стоило европейцам кое-как, подбирая ноги и установив колени выше головы, рассесться на нелепых скамеечках, как погонщик, вооруженный железной острой палочкой, ткнул ею в правое ухо слона. Опершись сперва на передние ноги, отчего всех отбросило назад, слон затем тяжело приподнялся на задние, и все шарахнулись вперед, едва не сбив и махута, и стойку зонтика.
Магараджа прощально замахал руками. Свита, стоящая вокруг, воздела над головами какие-то белые веера, перья, копья… Забили барабаны, а потом грянула прощальная музыка.
О боги! Что это была за адская симфония! Раздирающий грохот тамтамов, тибетских барабанов, сингалезских дудок, китайских труб, литавр, гонгов оглушал несчастных европейцев, пробуждая в их душах ненависть к человечеству и его изобретениям, еще довольно долго, пока дорога не повернула к джунглям и отрог скалы не отгородил от них шум, словно отрезав его.
Впрочем, нечего грешить: приноровиться к новому способу передвижения оказалось не больно-то трудно, и европейцы довольно скоро смогли оценить все его преимущества. Дорога была ужасная (как выяснилось, на пешеходной тропе, по которой гости недавно прибыли во дворец, появился тигр-людоед, потому-то и пришлось следовать другим путем), и только благодаря твердой поступи умных животных седоки не полетели несколько раз в глубокие овраги. Тихо и осторожно ступали слоны по карнизам обрывов, останавливаясь перед каждым низко висящим сучком и раздробив его на щепки хоботом, прежде чем сделать хоть шаг далее. Слонам, разумеется, ветки не мешали, но они были приучены заботиться о седоках.
