Точнее, их было две на одном постаменте. Мужчина душил другого, закрутив на его шее платок. Предсмертный ужас на крошечном лице жертвы был изображен с поразительной точностью, а убийцей оказался тот же самый, кто был изображен крутящим платок! Значит, он прикончил несчастного тем же оружием.
Василий оглянулся и заметил еще две белые фигурки, вернее, группки. Он уже не удивился, снова увидев знакомую алебастровую физиономию. Разбойник убивал одну жертву кинжалом, а другой протягивал на ладони какое-то подобие колючего яблока, причем по выражению злодейского лица можно было не сомневаться, что плод сей до краев напоен ядом.
«Похоже, это какой-то знаменитый разбойник индусов, вроде нашего Стеньки Разина или Емельки Пугачева, вот они и живописуют его во всех подробностях», – догадался Василий и, собрав в кучку все эти противные статуэтки, прикрыл их подушкою: лицезреть бронзовых красоток было куда приятнее!
Реджинальд клевал носом, Бушуев уже похрапывал. Варенька дремала, привалившись к отцовскому плечу.
Василий оглянулся: вдруг какой-то шорох пре-рвал его отчаянные мысли. Не змея ли, часом, снова?! Нет, все тихо, ничто не скользит по коврам. Да и, сколько он помнил, погонщики, не в пример казненному садовнику, уложили вокруг шатра веревку, свитую из конского волоса: через нее не перелезет ни одна змея. Показалось!
А это что белеется? Василий бесшумно вскочил, шагнул в угол. У задней стенки шатра лежала еще одна группа алебастровых фигурок! Откуда они взялись, ведь Василий все их только что спрятал с глаз подальше?
Поднял новую. Убийца дружелюбно протягивал руку тому самому простаку, которого вскоре удушит своим платком. Платок он держал за спиной, и во всей его позе было что-то мерзкое, какая-то змеиная готовность к прыжку.
Внезапно прямо на его глазах край шатра приподнялся, и чья-то незримая рука впихнула туда новую белую статуэтку, причем Василию почудилось, что омерзительный человечек, запечатленный с занесенным над головою платком, свитым в жгут, сам вполз в шатер подобно коварнейшей змее.
Василий метнулся к выходу, однако вовремя спохватился и выбрался наружу с вполне спокойным и даже скучающим видом. Кто бы ни развлекался с белыми фигурками, он не должен заподозрить, что его проделки замечены. А потому Василий какую-то минуту поглазел на слуг, хлопотавших у костра, обозрел бескрайние небеса, убедившись, что скоро воцарится темнота, а потом развинченной походочкой праздного гуляки зашел за шатер, готовый побыстрее пресловутой коралилло наброситься на неведомого шутника… однако никого не обнаружил. Только с огромного баньяна слетела с пронзительными криками стая ворон. Птицы окружили Василия, прыгая на одной ноге. Чудилось нечто человеческое в хитром наклоне птичьих головок, и совершенно дьявольское выражение светилось в маленьких лукавых глазках.
– Кыш, а ну кыш! – шуганул их Василий, будто обнаглевших кур, и вороны послушались – может быть, от изумления.
Василий прошелся туда-сюда вдоль шатра, бросая грозные взгляды на зеленую завесу джунглей, однако, несмотря на неутихающую даже к вечеру жарищу, по спине у него пробегал холодок. Все-таки нигде человек не чувствует так свое ничтожество, как перед этой величественной живой громадой! Прямые, как стрелы, стволы кокосовых пальм, обрамлявших поляну, достигали футов двухсот вышины; они были увенчаны коронами длинных ветвей. «Самые высокие деревья в наших лесах показались бы карликами перед баньяном, а особенно перед кокосовой пальмой», – подумал Василий… и содрогнулся, когда чья-то рука внезапно легла ему на плечо.
Священный румаль
Наш герой не промедлил ни минуты: присев, вывернулся, метнулся в сторону и резко повернулся, защищаясь левым кулаком и готовый насмерть бить правым. Память мгновенно нарисовала картину: после кораблекрушения он бредет по узенькой улочке прибрежной деревушки, вдруг чья-то рука ложится ему на плечо… а потом студеная вода Ганги, резкий голос разносчика, шум Беназира – и провал в памяти, который он не в силах заполнить, потому что воспоминания не желают слушаться его и возвращаться.
Нет уж! Никакой незнакомец больше не сможет напасть на него сзади, подумал Василий, но руки его сами собой опустились, потому что человек, стоящий перед ним, отнюдь не был незнакомым. Это был тот самый индус, который в розовом саду магараджи вернул к жизни Вареньку!
Василий, не веря глазам, суматошно оглядел его. Те же белые шаровары, обнаженная широкая грудь, снежно-белый тюрбан с павлиньим пером. Он, точно! Его большие черные глаза, его твердые губы, резко загнутый нос. И это замкнутое, отрешенное выражение, которое не сходит с лица, хотя голос вздрагивает от волнения:
– Ты и твои спутники обречены погибнуть еще прежде, чем наступит полночь.
Василий хлопнул глазами:
– Что за чушь? Кто нас собирается убить?!
– Погонщики. Все они – тхаги, служители священного румаля, верные рабы черной Кали!
Кали? Об этой богине Василий знал совсем чуть-чуть, однако все было не в ее пользу. Призраки и демоны служат Кали, а теперь еще и тхаги какие-то, и священный румаль…
– За что нас хотят убить?
Безупречно изогнутые, словно луки, брови чуть приподнялись:
– За что?.. Тхагам не важно, виновны вы или нет, чисты перед богами или грешны. Для них всякий человек – жертва, угодная Кали. Каждый должен возлечь на ее алтаре в свой час. Сегодня ночью настанет твой час – твой и… твоих спутников.
– Ой, жуть какая! – нарочно застучал зубами Василий. – А почему я должен тебе верить?
– Почему? – повторил незнакомец, поглядев прямо в глаза, и Василий вздрогнул от насмешливого, презрительного выражения, которым был пронизан этот взгляд. – Ты спрашиваешь – почему?!
– Ну да, конечно, ты спас Вареньку, я хочу сказать – мэм-сагиб, однако все же – почему? И зачем сейчас предупреждаешь? Что тебе до нас?
– Ты должен знать: тот, кто учинил зло однажды, не раз учинит его снова, – быстро проговорил незнакомец, нетерпеливо озираясь. – Вот ответ. Больше я ничего не скажу. А ты должен позаботиться о… о своих спутниках!..
Уже не в первый раз заметил Василий эту странную дрожь, которая звучала в голосе незнакомца, стоило ему заговорить об остальных путешественниках. Не составляло труда понять, что и Василия, и всех остальных он стремится спасти ради кого-то одного. Неужели ради Вареньки?
Василий почувствовал, что щеки его похолодели. Значит, она добилась-таки своего, бегая в этих полупрозрачных тряпках перед мужчинами, которые принадлежат к национальности, известной своим буйным темпераментом! Похоже, этот индус, красивый, как бог, даже на самый неприязненный мужской взгляд, пленился светлоокою мэм-сагиб и возомнил себя ее рыцарем.
«Ишь, раскатал губу!» – люто подумал Василий, однако тут же тихо выругался сквозь зубы: можно сколько угодно надуваться, можно вовсе лопнуть, как пузырь, однако никуда не денешься от того, что этот рыцарь не тискал даму своего сердца в ночном саду, а спас, да, спас ее от смертоубийственной змеи. И если он желает спасти красавицу иностранку еще раз, почему не воспользоваться случаем? А заодно спастись и самому, и друзей спасти.
