Но нельзя так сразу показать, что готов отдать командование первому встречному вольноопределяющемуся. Поэтому Василий принял самый небрежный вид… Помнится, когда он стрелялся с поручиком Сташевским и промазал, потому что пистолет был не пристрелян, а выстрел принадлежал его противнику, а расстояние – тридцать шагов, ему ничего не оставалось, как вот так же скрещивать на груди руки и задирать нос. Сташевский, понятно, тоже промазал – да чего от него ждать, от шляхтича-щелкопера!
Вспомнив это, Василий приободрился и сказал спокойно:
– Я должен поговорить со своими… спутниками.
Он нарочно точно так же едва заметно запнулся и по искре, промелькнувшей в матово-черных глазах, мог судить, что эта тонкость была оценена, однако голос индуса звучал почти равнодушно:
– Ты можешь поговорить с кем угодно. Однако если вы все-таки решитесь остаться в живых, будьте готовы, услышав троекратный крик павлина, выбраться наружу из-под задней стенки шатра. Я останусь ждать и помогу вам скрыться. Помни: по крику павлина. И не ждите, пока закричит сова, вестница Кали, потому что это будет последнее, что вы услышите в жизни.
Василий вернулся в шатер и наткнулся на встревоженные глаза Вари. При виде его они вспыхнули такой радостью, так взволнованно повлажнели, что Василий почувствовал себя совершенно обезоруженным и на ее прямой вопрос:
– Что-то случилось? – ответил так же прямо:
– Да.
Ни о чем больше не спрашивая, Варя растолкала отца. Реджинальд сам проснулся, разбуженный поднявшейся суетой. И только когда эти двое были готовы слушать, она обернулась к Василию, кивком дав понять, чтобы тот рассказывал.
Он даже головой качнул: вот это девка! Лихая девка! Девяносто девять женщин из ста прежде всего вытрясли бы из него все, что он узнал, потом принялись бы охать, восклицать, плакать, и, пока Василий, Бушуев и Реджинальд смогли бы утереть эти слезы и обсудить создавшееся положение, пожалуй, прокричала бы целая стая сов, а потом и сама Кали, одетая в шкуры пантеры, в ожерелье из пятидесяти черепов, с четырьмя руками, в одной из которых кхадху – нож для жертвоприношений, в другой чаша из черепа, в третьей отрубленная человеческая голова, в четвертой змея, знак неумолимой смерти, – сама черная Кали вошла бы в шатер, и кровь многочисленных жертв капала бы с ее языка! А Варенька не тратит времени зря, понимает, что обстановка боевая.
Василий тоже не стал ходить вокруг да около, а прямо спросил:
– Кто-нибудь из вас слыхал о тхагах?
Бушуев пожал плечами, покачал головой. Реджинальд нахмурился, как бы пытаясь вспомнить:
– Да, я, помнится, что-то слышал… Если не ошибаюсь, эта каста в штыки встречает все прогрессивные нововведения Ост-Индской компании, и среди этих людей у нас пока нет своих сторонников.
Кто про что, а курица про просо, с тоской по-думал Василий. Правильнее будет сказать, что тхаги встречают «все прогрессивные нововведения» не в штыки, а в румали – если бы еще знать, что это такое.
– Зато в рядах тхагов множество сторонников Кали, и нет числа жертвам, которые они принесли на ее мраморный алтарь! – зябко вздрогнув, промолвила Варя. – Лесные разбойники – просто невинные младенцы по сравнению с ними, ведь тхагери – обычай убийства – единственная мораль, которую они исповедуют. Это не каста – это религиозная секта. Члены ее охотятся за купцами и путешественниками, отнимают у них все деньги, все товары, все имущество, часть жертвуют в святилище Кали, а часть делят между собой. Но вовсе не жажда наживы ведет их к новым убийствам. Они считают себя обязанными убивать ради усмирения гнева Баваны-Кали, богини зла и смерти. Тхаги убивают ударом кинжала в голову или бросают свои жертвы, одурманенные хуккой с «колючим яблоком», ядовитейшим растением, в наскоро вырытые ямы или колодцы. Но больше всего тхаги – это душители, и их излюбленное оружие – священный платок.
– Так вот что такое румаль! – догадался Василий, отбрасывая подушки, которыми прикрыл белые фигурки, показавшиеся ему такими омерзительными. Теперь-то он знал, что это была попытка предупредить путешественников об опасности.
– О боже! – Вареньку тоже передернуло от отвращения. – Да, я слышала, что тхаги любят запечатлевать свои деяния. Откуда это здесь?
– Какая гадость, прости господи! – сказал Бушуев, беря алебастрового душителя за голову и отламывая ее с такой легкостью, словно у него в руках оказался леденцовый петушок. – Ах… вот беда! Ну каков урон! – приговаривал он, проворно обезглавливая одного убийцу за другим. – А мы вас так, вот этак и вот так! Не пугайся, Варюшенька, ужо не дам тебя в обиду этим куклам! А ты про душителей-то сих богомерзких откуда прознала?
– Мне… мне рассказывал магараджа Такура, – с дрожью в голосе промолвила Варя, не отрывая взгляда от изувеченных статуэток. – Он говорил, что тхаги очень коварны и ловким обманом втираются в доверие к путешественникам. Например, советуют, чтобы они ни в коем случае не останавливались на каком-то постоялом дворе (мол, хозяин его подозревается в сочувствии к тхагам), а заночевали бы на поляне, у костров, вместе с другими добропорядочными путниками. И вот ночью, едва прокричит сова, доверчивые люди бывали убиты своими добрыми соседями, и след их исчезал навеки, а их близкие не сомневались: их загрызли тигры. Тиграм в этой стране судьбой предназначено отвечать за свои и чужие грехи!
– Магараджа рассказал вам? – пробормотал Василий. – Да… Он, верно, и не знал, что надо предупреждать не против чужих, а против своих. Ведь все его погонщики, а может быть, кто-то из слуг – душители, которые сегодня ночью принесут в жертву Баваны-Кали не кого-нибудь, а нас!
Реджинальд и Бушуев отпрянули от него, а Варя наклонилась вперед и даже за руку Василия схватила:
– Откуда вы знаете?
– Меня предупредил индус, – ответил Василий, не думая, что говорит, не слыша своего голоса, почему-то безмерно удивленный свежестью и прохладой этой тонкой ладони, которая нынче ночью казалась ему такой жгучей.
Выражения оскорбленного достоинства на лице Реджинальда и настороженности в глазах Бушуева мигом сменились одинаковой насмешливостью.
– Ах индус… – снисходительно протянули они в один голос.
– Он сказал, что по крику совы мы все будем задушены, – упрямо продолжал Василий. – И сказал, что даст нам сигнал бегства троекратным криком павлина.
– Вот! – торжествующе воскликнул Реджинальд. – Не напрасно магараджа, этот благородный человек, предупреждал нас о коварстве тхагов! Ярчайший пример! Мы, как дураки, бросимся на крик павлина – нас и передушат, словно цыплят. Не погонщики, а этот твой индус и есть душитель, друг мой Бэзил.
Как всегда, неумолимая британская логика направляла ход рассуждений Реджинальда. И она, конечно, подействовала на Бушуева, который одобрительно закивал. Потом он увидел, что Василий держит за руку его дочь, и на лицо его взошло выражение глубочайшего недоумения.
Василий отдернул руку, будто обжегся, и хрипло сказал, отвернувшись от Вареньки, щеки которой вдруг сделались как кумач:
