— Ну я, — проговорил Вадик.
— Если стоишь, сядь; если сидишь, ляг.
— Ну…
— Голова поручил мне, чтобы я передал тебе: не найдешь до послезавтра тысячу долларов — фотки с твоими похождениями лягут твоей маман на стол.
— Ну… — повторил Вадик, не на шутку испугавшись.
— Ты понял или нет? Тысячу долларов послезавтра вечером — последний срок.
— Тысячу долларов? — испуганно переспросил Вадик.
— Ну да, — подтвердил Шмырь, — можно в евро.
— Где я ему их возьму?
— У мамочки своей попроси.
— Она столько не даст.
— Попросишь — даст.
— Хорошо, — кивнул Вадик, понимая, что теперь путей для отступления у него нет. Единственный возможный выход — уехать, и чем дальше, тем лучше. В лагерь так в лагерь.
Для таких, как Голова, деньги — самое важное. А без него денег Голове никто не даст. Значит, и фотки к матери, надо надеяться, пока что не попадут. К тому же и она собирается куда-то с Чубом своим отчалить. Теперь мысль о их возможном совместном путешествии вызвала у Вадика лишь вздох облегчения.
Будто почувствовав, что Вадик принял уже решение, мама постучала к нему в комнату. Она была уже не в своем рабочем костюме, а в новом шелковом халатике, с растрепанными волосами, раскрасневшаяся и слегка возбужденная. Когда она вошла, Вадик даже испугался, подумав, что кто-то из доброжелателей уже выудил из Интернета фотки и видео. Но потом понял, что мать просто светится от счастья.
— Вадик, ну как? Ты подумал? — ласково спросила она.
— Да, — вздохнув, кивнул Вадик.
— Так ты полетишь в этот лагерь? — не веря своим ушам, переспросила мать.
— Да, я полечу, — кивнул Вадик и спросил: — А ты с Чубиком своим тоже куда-то собираешься?
Закревская задумалась, не зная, как реагировать на такой мягкий, можно было даже сказать, ласковый тон Вадика. Тот, наверное, понял, что мать ищет в его вопросе подвох, и добавил:
— Ты прости меня, мама. Я просто ревновал тебя. Но если ты с ним счастлива, то прости.
— Спасибо… — искренне растрогалась Закревская.
— Так вы едете куда-нибудь или нет? — переспросил Вадик.
— Да, — наконец решилась ответить Закревская. — Через пару дней распишемся и полетим на Багамы. Мы и тебя с собой хотели взять. Но ты такой колючий был… А теперь даже не знаю…
— Нет-нет, — поспешил остановить ее Вадик, — я в лагерь. А ты готовься к свадьбе, отдыхай. Пусть помощники твои поработают. Отключи хоть раз в жизни телефон и поживи для себя.
— Мой ты хороший… — едва не прослезилась Закревская. — Я так рада, что ты меня понимаешь.
— А я поеду, поживу самостоятельно.
— Я вот только не знаю, как с деньгами быть… Или мне тебе карточку пластиковую завести, или наличными дать…
— А сколько ты собираешься мне дать? — едва сдерживая интерес, спросил Вадик.
— Ну, тысячи полторы… Чтобы, если тебе не понравится, ты вернуться мог, — сказала Закревская.
— Спасибо, — радостно выдохнул Вадик, — спасибо, мама.
— Денис поможет тебе собраться, а потом отвезет в аэропорт и проводит, — осторожно предложила Закревская.
— Да, конечно, — кивнул Вадик.
— А деньги… Я тебе часть наличными дам, а часть на карточке оставлю, — приняла решение Закревская.
Вадик наконец встал из-за компьютера, и она обняла его и поцеловала:
— Спокойной ночи, сынок.
— Спокойной ночи, мама, — отозвался Вадик.
Как только она вышла, он опять вышел в Интернет и, отыскав в «Контакте» видео и фотки, попытался посмотреть на них глазами мамы. Теперь, когда так неожиданно вернулись почти забытые им мамины нежность и ласка, переданная Шмырем угроза Головы подбросить ей распечатки казалась ему катастрофой.
Он подошел к зеркальному шкафу, окинул сам себя оценивающим взглядом, и тут его осенило. Там, на фотографиях и видео, он узнаваем прежде всего благодаря шмоткам, подкрашенным ярко-черной краской, и торчащим во все стороны волосам. Ну, еще его ярко-красному скейту. Но ведь одежду, как и скейт, можно выбросить, а если еще постричься налысо, его вообще никто не узнает.
Вадик сбросил с себя привычный прикид, затолкал все, включая засвеченные на видео высокие на шнуровке сапоги, в полиэтиленовый пакет, который убиравшая у них женщина специально оставила ему для мусора, подумал и запихнул туда еще и свой скейт. Потом переоделся в спортивный костюм и, взглянув на часы, быстро спустился вниз, вышел через черный ход и перебросил пакет через забор, туда, где стояли мусорные баки.
Возвращаясь в дом, Вадик с удивлением заметил, что из парадных дверей вышел Чуб, и спрятался за куст сирени. А Чуб сел на лавочку, закурил, а потом, набрав чей-то номер, спросил:
— Вы мне звонили?
А услышав ответ, кивнул:
— Да, я тебя узнал, Бык. А кто тебе сказал, что Слепой уехал в Крым? Его точно видели? Ну, если твой человек поехал, тебе чего париться? Раз заказал, привезут тебе его самого или голову его на блюдечке с голубой каемочкой.
И еще через паузу:
— Нет, нет у него никаких родственников. Если бы были, он бы с ними поехал. Хорошо.
На этом Чуб разговор окончил и, достав из кармана сигареты, закурил.
Вадик дождался, пока Чуб докурит и вернется в дом, и лишь затем поспешил к себе.
Телефонный разговор Чуба насторожил Вадика. Было похоже, тот вел какую-то двойную игру. Но все, что говорил Чуб, никак не касалось ни матери, ни его, Вадика. Так что напрягаться по этому случаю Вадик не стал. Тем более что выбора-то у него теперь не было. Главное, как можно скорее взять у матери деньги и исчезнуть из Москвы. Платить из этих денег Голове за молчание Вадик теперь и не думал. Он отлично знал, что все, что лежит на карточке, обрастает процентами и, пока он будет в лагере, а потом еще где-нибудь, может накопиться приличная сумма.
Единственное, решил для себя Вадик, нужно будет внимательнее присматриваться ко всем контактам Чуба.
Вадику самому понравилось, что он своим поведением удивил не только мать, но и Чуба.
Когда он вышел на крыльцо в светлых брюках, голубой тенниске и мокасинах, Чуб с матерью только переглянулись. Вадик, чувствуя, что его поведение задело их больше, чем ставшие привычными капризы и выбрыки, вежливо поздоровался и, поцеловав маму в щечку, прошел к машине. Когда они отвезли мать в офис, он первым делом попросил затормозить у парикмахерской и, покраснев, объяснил Чубу:
— Хочу, как ты, налысо постричься.
— Ну, можно и не совсем налысо… — растерялся Чуб.
— Не, — покачал головой Вадик и повторил: — Хочу налысо.
