— Он был вооружен, — глядя в угол кабинета, чтобы не встречаться взглядом с яростно прищуренными глазами Гронского, деревянным голосом сказал начальник службы безопасности Солоницын. — Все произошло неожиданно, ребятам пришлось защищаться, ну и… В общем, убит в перестрелке.
— А тайник… — произнес Гронский тоном учителя младших классов, подсказывающего первокласснику начало правильного ответа.
— Не обнаружен, — закончил Солоницын.
Это был совсем не тот ответ, который хотел услышать Александр Антонович, и Солоницын это знал.
В кабинете наступила нехорошая тишина, нарушаемая лишь размеренным тиканьем электрических часов. Начальнику службы безопасности надоело таращиться в угол, он взглянул на шефа, но тут же испуганно отвел глаза и стал наблюдать за секундной стрелкой, которая короткими скачками двигалась по круглому белому циферблату.
Гронский едва сдерживал грозившее прорваться наружу бешенство. Потом он вспомнил, как пару дней назад мысленно потешался над покойным Крестовским, который, сидя в кресле для посетителей, вот точно так же едва не заскрипел зубами от ярости: все-таки проклятый сопляк ускользнул туда, где его уже не найдешь, и смерть его не доставила Александру Антоновичу никакого удовлетворения — ни морального, ни материального.
— Так, — справившись с собой, сказал он почти нормальным голосом. — Давай зови сюда этих уродов.
Солоницын поднес ко рту рацию, которую все это время сжимал в кулаке, и отдал отрывистую команду. «Уроды», по всей видимости, ожидали решения своей участи прямо за дверью, в приемной, потому что вошли в кабинет почти сразу — встали у порога, понуро свесив головы и сложив руки на животах, как будто у обоих были расстегнуты ширинки и они стремились во что бы то ни стало скрыть этот позорный факт от начальства.
— Здравствуйте, — сердито, словно это не он, а Гронский был виноват в случившемся, буркнул Медведь.
— Добрый день, — вежливо поздоровался Злой.
— Они желают мне здравствовать, — сообщил Гронский начальнику охраны, как будто тот был иностранцем и нуждался в услугах переводчика. — Они утверждают, что этот день — добрый… Подойдите-ка поближе, герои доброго дня, — со зловещей ласковостью обратился он к охранникам. — Ближе, ближе… Стеснительные вы какие-то, даже странно. Вот так. Дайте на вас взглянуть… напоследок.
У Злого дернулось и закаменело лицо, а Медведь набычился, как будто собирался броситься в драку.
— А что мы? — бычьим голосом промычал он. — Мы ни в чем не виноваты, он первый начал шмалять…
— Пасть закрой, — вполголоса произнес Солоницын, и Медведь заткнулся.
— Нет, почему же, пусть говорит, — все тем же ласковым голосом возразил Гронский. — Говори, умник, рассказывай, как все было.
Растерянный взгляд, брошенный Медведем на напарника, не укрылся от внимания банкира. Идя сюда, тупой верзила явно рассчитывал, что если и придется излагать свою версию событий высокому начальству, то делать это будет никак не он, а его более сообразительный товарищ. Что ж, его никто не тянул за язык; говоря его же словами, «он первый начал». Вот пусть теперь и продолжает, тем более что в силу своей тупости может дать более правдивую и полную картину происшествия, чем его смекалистый партнер.
Впрочем, ничего нового Медведь не сказал. По его версии выходило, что Крестовский, заметив их, выхватил пистолет и открыл огонь, вынудив напарников защищаться. А перестрелка, да еще в темноте, при свете прыгающих из стороны в сторону фонарей, — дело непредсказуемое. Мочить Крестовского никто не собирался, и очень может быть, что убило его рикошетом…
Верзила излагал все это с заунывной монотонностью, как скверно успевающий школьник, читающий с трудом вызубренный отрывок из «Евгения Онегина»: «Мойдядясамыхчестныхправилкогданевшуткузанемог»… Это навело Гронского на мысль, что по дороге сюда подонки успели сговориться, сочинив историю, которая представляла их действия в самом выгодном свете. Он почувствовал, как улегшаяся было ярость снова начинает вздыматься в нем мутной волной.
— Ясно, — перебив бормочущего Медведя, отрывисто произнес он. — Все ясно, кроме одного. Вас зачем туда посылали? Стрелять? Убивать? Вас послали найти тайник и принести сюда все, что там лежит. А вы, отморозки, что мне принесли? А? Что это?
С этими словами Александр Антонович схватил лежавшую перед ним на столе потрепанную, испачканную, издающую целый букет неприятных запахов матерчатую сумку и перевернул ее, вытряхнув содержимое. Золотые безделушки с глухой барабанной дробью запрыгали по гладкой поверхности, широким веером разлетевшись во все стороны; связка ключей, тяжело звякнув, упала рядом с забытой чашкой, в которой остывал черный кофе. Витой браслет свалился на пол; Солоницын молча наклонился, поднял его и аккуратно положил на край стола.
— Что это, я вас спрашиваю?! — перестав сдерживаться, во всю мощь легких гаркнул Гронский.
— Рыжье, — с тупым удивлением промычал Медведь.
— Золото, — поддакнул Злой, в голосе которого тоже слышались удивленные нотки.
— Нет, — снова переходя на ласковый тон, который был страшнее любого крика, почти пропел Гронский, — нет, друзья мои, это не золото. Это — слезы. А золото — настоящее золото, за которым я вас посылал, — осталось там, под землей, в тайнике. И вместо того, чтобы найти его и принести, вы, уроды, замочили единственного человека, который знал к нему дорогу. Так что теперь выбор за вами: либо вы отправитесь туда живьем и будете там оставаться, пока не найдете мое золото, либо вас туда отнесут уже холодными.
— Других вариантов нет? — напрямик поинтересовался грубый Медведь.
Злой подавил желание хорошенько толкнуть этого болвана локтем. Иногда ему казалось, что Медведь просто чересчур туп, чтобы хоть чего-то бояться.
— Нет, — покачав головой, улыбнулся Гронский, — нет, дружок. Дорога у вас в любом случае одна — туда, под асфальт. И скажу вам, положа руку на сердце: хоть это и неразумно, я бы с огромным удовольствием вас обоих пристрелил. Прямо здесь и сейчас, не сходя с места. Вот только пол неохота пачкать и клиентов пугать, а так — ну, милое же дело! Прямо услада для души…
Гронский начал собирать разбросанные по столу украшения — не иначе как для успокоения нервов. Он брал золотые вещицы по одной, окидывал беглым взглядом и клал перед собой. Потом его протянутая рука замерла над столом, помедлила и, слегка изменив направление, опустилась на лежавшую рядом с кофейной чашкой связку ключей. Ключи тихонько звякнули, когда ладонь банкира сжалась, сгребая их в горсть.
— Так, — медленно и веско произнес он. Сказано это было таким тоном, что начальник охраны Солоницын мигом перестал сверлить Медведя многообещающим взглядом и обернулся к шефу, будто в ожидании приказа. — Значит, так, — продолжил Гронский голосом человека, только что принявшего важное решение и намеренного оповестить о нем окружающих. — Освободи этих двух красавцев от их обязанностей по охране банка…
