— Нет! Все на месте, товарищ начальник! — медовые глаза весело посмотрели наверх и…
— Роберт, — прозвучало хриплое оттуда. — Когда же ты запомнишь мое имя, Габриэль?
Мгновение спугнул звонкий стук в их дверь, из-за которой сразу за этим раздались два голоса:
— Спокойной ночи, Габи!!! Если что, мы за стеной!
— Я за стеной! — повторил Эдик.
— Я тоже! — перебила его сестра и, судя по всему, куда-то ударила, потому что младший Горностай прошипел нечто нечленораздельное.
— Спокойной ночи! — крикнул им Габи, а когда повернулся обратно к полицейскому, тот уже избавился от своей одежды и, приподняв край одеяла, скрыл свое крепкое тело под ним.
— Спокойной ночи, товарищ… В смысле, ну это, Роберт.
Горностай погасил ночной светильник. Он опустил голову на подушку, которую ему выдала сестра. Серые глаза буравили темноту, наполненную ароматом розовых роз.
Откуда? Ведь он точно знал, что Ванесса не пользуется ничем с подобным запахом. Ваниль, киви, иногда сирень. Но никогда и никаких ароматов роз. Розовых роз. Почему он так уверен, что это именно розовые розы?
Через несколько минут, проведенных в тишине, Роберту начало казаться, что его сердце от сумасшествия начинает приподнимать тонкое одеяло, прикрывавшее его грудь. В комнате было невыносимо жарко.
Он сам закрыл окно. Боялся, что руфер… Что Призрачный… Что Габриэль снова сбежит.
Габи. Габриэль. Габриэль.
Габриэль…
— Я Габриэль! Я Габриэль! Габриэль!!! — отозвалось встречным эхом в его голове призрачное воспоминание.
Ничего не изменилось. Почти как тогда, на крыше своего дома, Габриэль сегодня появился в его собственной спальне. Сейчас его волосы покоятся на его подушке. А медовые глаза, наверняка, прикрыты веками и черные как смоль ресницы накрывают их, как самое нежное в мире одеяло. И это правильно. Такие красивые глаза надо защищать. Они не должны смотреть на неправильных людей.
На любых других людей. Как и его руки. Не должны касаться кого-либо.
Как и его губы. Два розовых лепестка со сладким вкусом розовых роз.
— Товарищ начальник, — тишину надорвал тихий вопрос руфера. — Я хотел извиниться за свою выходку на той крыше. Чтобы между нами больше не возникало недопонимания. Я поступил по-свински и прошу прощения за то, что позволил лишнее. Это была вынужденная мера.
Горностай не издал ни звука, поэтому Грассо продолжил:
— Я просто хотел попросить вас не повторять ту шутку.
Роберт, лежа на спине в полуметре от кровати, закинул мощную руку за голову, скинул ногой с себя перегревавшее его крепкое мужское тело одеяло и коротко сообщил:
— Это была не шутка. Габриэль.
С той стороны, где лежал Габи, раздался судорожный кашель. Он продолжался некоторое время, пока парня не скрутило так, что ему пришлось улечься на бок, лишь бы только остановить приступ. Все это время Горностай не пошевелился.
Откашлявшись, руфер ненадолго притих. А потом вдруг сел и спустил тощие ноги с той стороны кровати, где стояла раскладушка.
— Вы хотите сказать, что намеренно поцеловали меня?
Темнота была рассечена глухой, прямолинейной правдой:
— Да.
Призрачный, сидя на краю кровати, нервно хохотнул. Он начал болтать ногами, которые не касались пола.
— Спустя столько лет вас все еще вводит в заблуждение моя коса? Я же говорил вам, что парень. Меня зовут Габриэль и это не ошибка.
Грассо перестал болтать своими ногами, потому что ему на колено легла тяжелая ладонь. Эта ладонь быстро поползла вверх и не дожидаясь, когда ее прогонят, легла прямо на его пах, прикрытый лишь тонкими боксерками. Впалые щеки Габи объяло огнем.
— Я знаю, кто ты, — сообщил Горностай еле слышно.
Одним рывком полицейский принял сидячее положение. Их колени коснулись друг друга, но рука Горностая осталась лежать, покрывая запретное место Габриэля, внезапно начавшее энергичную пульсацию.
— Я не путаю тебя с девушкой, — подавляя хрип, пояснил Роберт. — Это было лишь один раз. Давно. Ты мне объяснил один раз — этого было достаточно. Я прекрасно услышал. Тебя зовут Габриэль.
Габи словно кто-то заклеил рот. Руфер забыл о словах, об ответах — его жгло лишь одно обстоятельство, тот пожар, разгоревшийся в его теле ровно под ладонью полицейского.
— Тебя зовут Габриэль Грассо, тебе двадцать четыре года и большую часть жизни ты положил на то, чтобы отвоевать право носить эту косу. Ты парень, которого я сегодня весь день искал и уже не надеялся увидеть. И искал совсем не потому, что должен это делать по службе. Отчаявшись, я нашел тебя у себя дома и чуть… чуть не сломал челюсть, ревнуя тебя к своей сестре.
Тишина на несколько мгновений отвоевала право на существование, и все же была опять разорвана на удивление робким вопросом от бесстрашного полицейского:
— Ты хочешь уйти?
Роберт напрягся, ожидая ответа. Конечно, кто не захочет сбежать отсюда после такого абсурдного признания? Но Габриэль сказал нечто совершенно неожиданное. Он спросил:
— Почему там так жарко?
Не сразу Горностаю удалось прогнать оцепенение. Молодой мужчина сбросил его и вместо слов, развернул руку и провел тыльной стороной ладони по начавшим топорщиться боксеркам Габи.
— Так… — совсем тихо, кусая нижнюю губу, прошептал руфер, — так там еще горячее.
Габриэль не видел, но в этой темноте и в тишине, нарушаемой только учащенным дыханием двоих парней, серые глаза внимательно изучали его склонившийся силуэт. Грассо издал короткий стон, получив внезапный поцелуй прямо туда, где напряжение под тканью трусов уже достигло температуры кипения. Горностай встал перед Призрачным на колени и обнял ладонями жилистые ягодицы своего ставшего вдруг несмелым гостя. Габриэль понятия не имел, как с этим справляться. Желание чего-то неизвестного, желание того, чтобы Роберт продолжал свои ласки его неизбалованного тела было настолько сильным, что он не нашел ничего лучше, чем просто упереться ладонями в кровать и отклониться назад, не препятствуя Роберту.
Глава 22
Федор Муратович спешил по коридору принадлежащего ему исследовательского центра «Волна». На первом этаже его ждал начальник охраны и правая рука по совместительству, Быстротейкин Агап Аланович, и два его партнера по данному проекту. Одним из которых, вернее одной, была его дражайшая супруга — Алина Сергеевна Капилляр. Много лет назад Федор Муратович был фактически никем, именно Алина почти женила его на себе и заставила переоборудовать утопающий в то время НИИ. Федор Муратович по сей день удивлялся, чем приглянулся этой потрясающей женщине, которая была несравнимо лучшим руководителем и управленцем, но почему-то предпочитала делать все его, Федора, руками.
