Я практически ничего не видела, в глазах все расплывалось и двоилось, я сообщила об этом девочке, которая пришла меня «поднимать», она ответила, что это не норма, однако ко мне так и не прислали врача. Я мечтала поскорее оказаться дома, поэтому решила более ни о чем не говорить – все равно не помогут.
Когда я осталась ночью одна, меня внезапно начало трясти: не отпускал страх, что опять начнутся схватки. Я очень хорошо понимала, что такого не может быть, но успокоиться не удавалось.
Очень болели швы. Чтобы встать, я передвигала бедра руками к краю кровати и потом перекатом вставала. Этот процесс занимал по 35–45 минут – перед моей кроватью над дверью висели большие часы. Сильно болела спина – простреливающая пульсирующая боль, от которой тело вздрагивает, а дыхание перехватывает. Распрямить спину я не могла ни лежа, ни стоя, только согнувшись или в позе эмбриона. Это врачей не беспокоило.
Молоко текло до низа ночной рубашки, но ребенок постоянно кричал. Одна девочка пыталась помочь с прикладыванием, но у меня знаний по этому поводу было больше, чем у нее, ничего не получалось, и нас заставили докармливать смесью, за ней мне приходилось ползать через весь коридор, оставляя кричащего младенца в палате.
Еду тоже не приносили. Пойти за ней сама я могла не всегда. Один раз мне принесла тарелку соседка по палате, и я расплакалась. Я вообще все время плакала первые полтора года – каждый день и не по одному разу.
Ходить на прогревание швов приходилось на другой этаж. Муж максимально возможное дневное время проводил с нами, кормил, подтягивал на место вечно сползающий матрас, водил меня в душ и следил за ребенком. Медработникам после пережитого мы не доверяли, поэтому ребенка не оставляли одного. На нас давили по поводу прививок, но мы не были готовы прививать так выстраданного ребенка, тем более в этом месте и так скоро после его появления на свет.
Дома я снова плакала – от счастья, что наконец дома и тут обо мне позаботятся.
У меня начались панические атаки, как после отхождения вод. Регулярно колотило, тошнило, были флешбэки по поводу родов, скакало давление, я не могла нормально есть и похудела до 42 кг. Тревога была постоянной – ощущение, будто стоишь на краю скалы и собираешься прыгнуть. И такое вот состояние и днем, и ночью.
Сын очень плохо спал, просыпался в первые месяцы каждые полчаса, потом перешел на циклы по 40 минут, а после 6 месяцев мог поспать и час. Просыпался он с воплями, от которых меня будто током било, я кормила, укачивала, и меня трясло. Особенно тяжело было в первые 9 месяцев – колики. Мы с мужем качали ребенка по очереди, час через час, осваивали разные способы, поили всевозможными детскими лекарствами, я и так почти ничего не ела, но пробовала перестать есть еще что-нибудь. А в 9 месяцев это прекратилось в один день, моментально.
Нет, просыпаться и кричать этот полностью здоровый с точки зрения врачей ребенок не перестал, но коликовые крики с ним больше не случались. Он впервые улыбнулся, и я ощутила что-то новое, теплое, помимо безграничной жалости и вины, которые душили меня все эти месяцы.
Многое было. И отказ от груди, и дерматит, и пугающие истерики, когда ребенок падает на землю и кричит, не замечая ничего вокруг, синея губами и лицом, и пресловутый рваный сон, который не устоялся и после отмены грудного вскармливания. Никаких домашних дневных снов. Никакой речи до четырех лет. Дислалия, дизартрия, задержка речевого развития и т. д. И больницы. Но, благо, муж был с сыном и на операции, и просто в больнице, а не я. Я просыпалась по несколько раз каждую ночь, иногда меня трясло, иногда просто подолгу не могла снова уснуть, несмотря на сильный недостаток сна. В первые 3 года часто бывало так, что ребенок разбудит криком, я его успокою, ложусь и не могу уснуть, ожидая, как удара, нового крика, только-только задремлешь, и вот он, новый крик, и снова, и снова.
Когда вернулся цикл, вскоре началась психогенная аменорея, появился ПМС с температурой, тошнотой и еще более нестабильным эмоциональным состоянием. Мигрени стали ежедневными. Зрение не удалось восстановить до первоначального уровня, а только немного поднять.
Почти 5 лет, прошедших между родами и началом эффективного лечения, я не надеялась, что смогу стать прежней. Внутри себя я до сих пор пребывала в родблоке. Я поочередно то читала и выговаривалась, то ограждала себя от подобной информации и старалась отвлечься, то планировала сделать «закрытие родов» с психологом или доулой, то отказывалась от этой мысли. Главное, что я понимала: всю оставшуюся жизнь надо будет жить вот так, в постоянном ожидании новой волны паники, которая уложит меня в постель и заставит все силы сконцентрировать на том, чтобы перестало тошнить, трясти, чтобы заставить себя уснуть, отключиться. Все жизненные стремления и мечты сводились к тому, чтобы хоть немного меньше мучиться.
Я все-таки нашла неврологиню, которая помогла и мне, и сыну. Она объяснила, что у сына из-за затянутых родов была гипоксия (о которой в роддоме сказали, что ее нет) и не все клетки его мозга это выдержали; что у любого человека, переживи он то, что пережила я, пошатнулось бы здоровье.
Мне несказанно повезло: лечение помогло. Я стала прежней, сын – адекватным, говорящим человеком. Мы много разговариваем, и это уже не мой монолог. Он вполне четко проявляет себя, свои интересы. Картинка ожидания наконец совпадает с реальностью: мы идем за руку по улице и разговариваем, он обнимает меня и утыкается лицом в мою куртку. Мы вместе перепрыгиваем трещинки на асфальте, бегаем наперегонки, решаем, куда пойти и что купить в магазине. Я больше не изнываю от скуки рядом с ним, а он не сердится оттого, что я его не понимаю. Он любит, когда я крашу губы и когда мы одеты похоже («Мама, ты, похоже, красавица»). Он старается не шуметь, когда я засыпаю, принесет воду, аптечку, кота, если я попрошу. Он выиграл финальную битву в игре «Гарри Поттер и Философский камень» и научил меня, как пройти этот уровень с нулевыми потерями, притом что сама я этот эпизод в игре не могла пройти с 2003 года! Он уважает мое право позаниматься ерундой.
Спустя столько лет я полностью удовлетворена родительством: наконец все стало так, как мне обещали. Да, с развитием речи еще не все наладилось, и с поведением, наверное, бывает получше, но сейчас отменили уже часть препаратов, и я не вижу проблем. Мы все устали от постоянной гонки за результатами лечения, и я хочу просто наслаждаться моментом, который наконец-то хорош.
И.
Мой рассказ о двух родах.
Первые. Юное прелестное создание (то бишь я) с улыбкой на лице, верящее безоговорочно врачам, немного испуганное, но держащееся молодцом, приезжает в роддом со схватками. И вместо прелестного места, где рождается новая жизнь, я вижу унылую больничную обстановку, уставшую медсестру, задающую странные вопросы о моей прописке и национальности. Далее осмотр врача:
– Да ты еще не рожаешь!
– Но у меня схватки…
– Пфф (смеется), это еще не схватки! Воды отходили?
– Нет.
