– Значит, – откликнулся я, – зла сейчас не больше, чем когда Каин и Авель были молодыми здоровяками?
– Нет. Ну в известном смысле – нет. Просто это должно быть осознанно. Должно обрасти плотью. Со временем.
– Должно, почему должно?
– Мой дорогой сэр… – Он наклонился еще ближе.
Скоро мы оказались средь жаркого теологического диспута, в котором он цитировал мне Аквината, и Августина, и Оригена, а в придачу Пьера Абеляра и Юлиану Норвичскую, и «Облако Неведения»
[40]. Он разбирался во всем этом, ей-богу, но и это не помогло втиснуть Уинтерботтома и Имогену в моральный пейзаж. Я отчетливо видел, по мере того как поезд притормаживал на моей станции, что если они и грешили, то только против постоянства. Почему тогда я должен чувствовать себя таким праведно оскорбленным? Священник, ехавший дальше к северу, просто попрощался вежливым «Доброго вам дня», снова погружаясь в шуршащую, как юбка, «Таймс», пока я выходил со своими сумками и журналами. Когда поезд тронулся, я уже знал, что священник этот исчезнет в небесном эфире – медленно, но верно, провалившись в какую-то временную или пространственную дыру, чтобы потом снова оказаться лицом к лицу с каким-нибудь пассажиром в прежде совершенно пустом купе первого класса.
Один из моих саквояжей был отнят у меня крепкой рукой, и я услышал голос:
– Мистер Денхэм, наконец-то вы здесь. Я встречал все поезда сегодня, и вот наконец вознагражден.
Это был мистер Радж из Коломбо – белоснежный набор зубов на фоне молочного шоколада, обведенного синей каемкой от холода.
– Нет, – сказал он, – не то чтобы я зря терял время. Я задавал многим ожидающим поезда путешественникам вопросы касательно межрасовых отношений и сделал обширные записи их ответов.
– О, – сказал я, – я думал, мы договорились…
– Да-да, – сказал мистер Радж, одетый на этот раз в шикарное теплое пальто коричного, как мне показалось, цвета, – вечером. Я вспомнил. Я уже провел рекогносцировку заведения, упомянутого вами у гостиничного лифта в Лондоне, и даже отрекомендовался вашим другом хозяину трактира и его супруге, и более того – был радушно ими принят. Я также навестил этого почтенного старца, вашего отца, который сначала решил, что я хочу продать ему ковер. – Мистер Радж просветил его по сему случаю и порекомендовал отличные лекарства от кашля, который, боюсь, весьма докучает ему. – Как видите, молодой господин Денхэм, я не прохлаждался тут попусту.
Я пронзил его надменным взглядом старого колониального торговца, но он использовал это «молодой господин» достаточно осознанно, чтобы принять мой взгляд без обид. И вот я стоял на холодной платформе у пыхтящего поезда, держа одну сумку и журналы, пока мистер Радж улыбался и улыбался, осторожно помахивая другой сумкой, я стоял – и просто не знал, что делать. Привокзальный бар уже закрылся, зимний полдень зиял железной пастью, и вот вам мистер Радж, привратник у любой двери, которую я пожелал бы открыть.
– Ладно, – сказал я. – Пошли выпьем в «Гиппогрифе».
– Я всецело в вашем распоряжении, мистер Денхэм. Позвольте мне понести и другую сумку, сэр, или по крайней мере эту охапку материалов для чтения.
Он чувствовал себя со мной достаточно свободно, чтобы пародировать туземного носильщика из давних времен. Поезд уже был готов к движению на север, и пар клубился подобно спецэффектам в постановке «Фауста», поршни работали, разгоняясь для финальных фрикций. Мы прошли мимо начальника станции и телеграфа, и ресторана, и мимо кальварий, поднялись по ступенькам на мост, перешли его, направляясь к улепленным рекламой стенам, и добрались до такси, которое мистер Радж приветствовал взмахом тонкой руки и зубастой улыбкой.
– Только одно омрачает мое счастье, мистер Денхэм, в этом великом и цветущем провинциальном городе, а именно – трудности с обретением ночлега сообразно моему статусу. Меня отсылали на захудалые улицы, где негры из Вест-Индии скандалят и предаются пьяному разгулу в общественных пристанищах, и это непристойно. Ваши друзья, хозяин и его леди, владеющие трактиром, коих я попросил принять меня, с сожалением отказали. Вашего отца я тоже обременил просьбой приютить меня, но он заявил, что вторая спальня предназначена для ваших частых приездов. Но, мистер Денхэм, у меня нет ни малейшего возражения против того, чтобы разделить ночлег с вами, и потом, когда вы будете отсутствовать, я могу хранить тепло постели.
Он тепло улыбнулся. Я постарался улыбнуться в ответ, помня о камнях на зубах около десен и о пятнах от табака ниже, и сказал:
– Мы подыщем вам что-нибудь соответствующее вашему статусу.
Теперь мистер Радж величественно раскинулся на сиденье. Крылья его носа затрепетали от гордости, а сам он направо и налево расточал улыбки прохожим на тротуарах.
Вскоре мы доехали до «Гиппогрифа», и мистер Радж суетливо вышел из машины с моим багажом, словно компаньон на жалованье, и принялся торговаться с шофером, к моему стыду, обзывая его мошенником и грабителем. Шофер сказал:
– Я не люблю, когда меня вот так обзывает черномазый. Отправляйтесь в свою страну и там и сидите, там вам самое место.
Я отдал шоферу пять шиллингов и подмигнул ему, но он этого не заметил. Когда такси отъехало, мистер Радж сказал:
– Теперь вы видите здешние трудности, которые до́лжно проанализировать с научной точностью. Расовое предубеждение, кажется, весьма распространено в среде водителей такси.
Я предложил не перестающему говорить мистеру Раджу проследовать за мной в адское жерло клуба «Гиппогриф». Лицо управляющего Мэннинга объявилось в застекленной дверной дыре, кивнуло, скорчило мину, заметив моего говорливого спутника, и исчезло одновременно со щелчком открывающегося замка. Мы вошли. Розовый полумрак, музыкальный автомат, пара танцующих, обвивающая руками шею и талию соответственно. Элис Стылозадая, в девичестве Нахер – за стойкой бара. А у стойки, первый в унынии, а второй – чуть не плача, сидят поэт Эверетт и карибский певец калипсо.
– Как приятно, – заулыбался мистер Радж, – типично английская картинка.
– Вопрос в том, – причитал вест-индиец, – куда мы катимся, приятель? Я и моя жена – британские подданные. Мой ребенок тоже британский подданный. В таком случае справедливо ли, что британские подданные должны спать на улице?
Но Элис и Эверетт узнали меня и заговорили оба одновременно таким резким тоном, словно я в чем-то провинился перед ними. Я учтиво представил мистера Раджа. Эверетт устало произнес:
– Да-да, мистер Радж уже хорошо известен в редакции «Гермеса».
Элис спросила:
– Вы его видели, да? Вы же только что из Лондона. Ваш отец дал ему ваш адрес. Где они? Что происходит?
Она не потеряла ни сна, ни веса. Взгляд ее был ясен, волосы сияли, ее прекрасное полноватое тело облегало что-то элегантное, но скромное. Здесь, очевидно, присутствовала лишь одна персона, мистером Раджем доселе не виданная, и он восхитился ею своими сверкающими глазами, трепещущими ноздрями и всеми своими многочисленными зубами.
