Орфeй и Эвридика
О путешествии Орфея с аргонавтами рассказывает только Аполлоний Родосский, греческий поэт III в. до н. э. Остальная часть легенды об Орфее лучше всего и в очень схожей манере изложена у двух римских поэтов — Вергилия и Овидия, поэтому здесь использованы римские имена богов. Вергилий находился под сильным влиянием Аполлония. В принципе любой из трех авторов мог бы написать историю Орфея целиком.
* * *
Первыми музыкантами были боги. Афина себя на этом поприще никак не проявила, но она изобрела флейту, хотя изобретением своим не пользовалась. Гермес отдал Аполлону созданную им лиру, звуки которой с тех пор завораживали весь Олимп, а себе оставил многоствольную свирель, чтобы наигрывать чарующие мелодии. Похожую свирель смастерил из тростника Пан, и пела она слаще, чем соловей по весне. У муз никакого особенного инструмента не имелось, зато они обладали несравненными голосами.
Следом шли немногочисленные смертные, достигшие в музыкальном искусстве таких высот, что почти сравнялись в этом с богами. Величайшим из виртуозов по праву считался Орфей. Сын одной из муз, он уже по рождению своему превосходил любого смертного. Отцом его был фракийский царь. Мать наделила Орфея музыкальным даром, а Фракия, где он рос, послужила развитию таланта. Фракийцы слыли самым музыкальным из населявших Грецию народов. Однако Орфей не имел себе равных ни в родном краю, ни где бы то ни было еще — только среди богов. Его талант не знал пределов. Никто и ничто не могло устоять перед игрой и пением Орфея.
И говорят про него, будто он некрушимые скалы
Звуками песен умел чаровать и потоки речные.
И, словно памяткой песни его, у Фракийского мыса…
…Стоят тесным строем, друг друга касаясь,
В пышном уборе дубы: их некогда вслед за собою,
Лирой чаруя своей, низвел он с гор Пиэрии
[147].
Все живое и неживое устремлялось за ним. Его музыка двигала скалы и поворачивала реки.
О жизни Орфея до роковой женитьбы, прославившей его в веках даже больше, чем талант, рассказывается мало, но известно, что он участвовал в одном знаменитом походе и принес товарищам бесценную пользу. Юноша отправился вместе с Ясоном в плавание на корабле «Арго». Когда герои уставали грести и весла становились совсем неподъемными, Орфей брался за лиру, и у всех открывалось второе дыхание, а весла вновь били по волнам слаженно и ритмично в такт музыке. Если среди аргонавтов назревала ссора, он наигрывал что-нибудь нежное и умиротворяющее, и тогда самые горячие головы успокаивались, гнев утихал. Именно Орфей уберег своих товарищей от сирен. Едва с дальнего берега донеслось сладкое пение, заставляющее забыть обо всем и бесконечно внимать только этим чарующим звукам, гребцы направили корабль навстречу собственной гибели. Тогда Орфей схватил лиру и ее звучными ясными аккордами заглушил обольстительные голоса. Корабль вернулся на прежний курс, и ветры отогнали его от опасного берега. Не будь Орфея, аргонавтов ждала бы неминуемая смерть на острове сирен.
О том, как он познакомился с Эвридикой и чем покорил возлюбленную, нигде не говорится, но совершенно очевидно, что ни одна избранница Орфея не смогла бы устоять перед его талантом. Орфей и Эвридика поженились, однако счастье их было недолгим. Почти сразу после свадьбы новобрачная отправилась гулять с подругами на луг и погибла от укуса змеи. Сердце Орфея разрывалось от горя. Не в силах больше страдать, он решил спуститься в царство мертвых, чтобы вернуть Эвридику.
Своею песней нежной
Я должен дочь Деметры умолить
Владыки преисподней тронуть душу
И вывести тебя на белый свет
[148].
Он отважился на подвиг, которого не совершал ради любимой ни один мужчина, — проделал полный опасностей путь в преисподнюю. Стоило ему коснуться струн — и вся бескрайняя обитель мертвых замерла, заслушавшись. Цербер покорно лег у ворот, остановилось колесо Иксиона, сел отдохнуть на своем камне Сизиф, Тантал позабыл о жажде, а по щекам жутких фурий впервые заструились слезы. Владыка подземного царства вместе с супругой-царицей приблизились, чтобы послушать Орфея. Он пел:
О вы, божества, чья вовек под землею обитель,
Здесь, где окажемся все, сотворенные смертными! <…>
…Ради супруги пришел. Стопою придавлена, в жилы
Яд ей змея излила и похитила юные годы.
Горе хотел я стерпеть. Старался, но побежден был
Богом Любви: хорошо он в пределах известен наземных, —
Столь же ль и здесь — не скажу; уповаю, однако, что столь же.
Если не лжива молва о былом похищенье, — вас тоже
Соединила Любовь! Сей ужаса полной юдолью,
Хаоса бездной молю и безмолвьем пустынного царства:
Вновь Эвридики моей заплетите короткую участь!
Все мы у вас должники; помедлив недолгое время,
Раньше ли, позже ли — все в приют поспешаем единый.
Все мы стремимся сюда, здесь дом наш последний; вы двое
Рода людского отсель управляете царством обширным.
Так и она: лишь ее положённые годы созреют,
Будет под властью у вас: возвращенья прошу лишь на время
[149].
Никто в целом мире не смог бы остаться глухим к его берущей за душу мольбе. Орфей исполнил песню так проникновенно, что
…отпустил Плутон железный
Его с женой из адской бездны
[150].
Владыки царства мертвых позвали Эвридику и вернули ее Орфею, но с одним условием: он не должен оглядываться на идущую позади него супругу, пока они не достигнут мира людей. Вот уже миновали Орфей с Эвридикой гигантские врата Аида и ступили на дорогу, которая, взбираясь все выше и выше, выведет их на белый свет. Орфей знал, что любимая следует за ним, но ему нестерпимо хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на нее, чтобы убедиться в этом. Постепенно расступалась кромешная тьма, сменяясь бледным сумраком, и наконец Орфея встретил лучезарный день. Только тогда он обернулся — увы, слишком рано: Эвридика еще не выбралась из расщелины. Увидев ее зыбкий силуэт, Орфей потянулся к ней, чтобы подхватить, и в тот же миг она пропала, вновь поглощенная тьмой. До него донеслось лишь едва слышное: «Прощай!»
В отчаянии он кинулся было за ней, но его не пустили. Боги не могли позволить живому войти в царство мертвых второй раз. Пришлось Орфею возвращаться на землю одному в неодолимой тоске и скорби. Он удалился от людей и, безутешный, скитался по диким фракийским пустошам, поверяя свое горе только верной лире и без устали перебирая ее струны. Теперь мелодиям Орфея внимали лишь скалы, деревья и реки, единственные его слушатели. В конце концов он столкнулся с ватагой менад — таких же буйных и безумных, как растерзавшие Пенфея. Расправились они и с несчастным музыкантом, разорвав его на части и бросив отрубленную голову в быстрые воды Гебра. В устье реки голову Орфея подхватили морские волны и бережно вынесли к берегам Лесбоса, где ее, нисколько не поврежденную соленой водой, нашли музы и погребли в святилище на острове. Прочие останки они, собрав, захоронили у подножия горы Олимп, в окрестностях которой соловьи с тех пор поют слаще, чем где бы то ни было на свете.
