В победном настроении Вероника дошла до гримерных. Только до гримерных.
– Приветик.
У стены сидела Людочка.
Вероника кивнула холодно: «Привет». Переступила протянутые на полу ноги в теплых гетрах, стала рыться в недрах большой сумки Dior, пыталась вслепую нащупать меховой брелок-помпон – ключи гремели где-то там, но не давались в руку.
– Слушай, я все неправильно поняла, – елейно начала Людочка. – Извини, пожалуйста. Зря я тебе голову морочила. Пойду.
Людочка поднялась, нехотя выпрямляя ноги.
Вероника выловила ключ. Но теперь никак не могла попасть им в скважину. Не тот? Руки тряслись. Ключи звенели, прикосновение мехового брелока к руке казалось омерзительным. Людочка наблюдала за конвульсиями жертвы.
– …Я ведь могла перепутать, – беззаботно рассуждала. – Наверняка перепутала! Я думаю, я лучше тому мужику все расскажу – который тут шастал. Пусть сам соображает и разбирается.
Вероника наконец попала в замок.
– …Сегодня неохота. А завтра, может, – вслух размышляла Людочка. – Или послезавтра. Надо же немного подумать. Правда же? Ну пока.
Людочка пошла по коридору.
– Конечно, подумай. Подумать всегда полезно, – сумела произнести Вероника.
Вкатилась в гримерку. Лягнула назад дверь. Зашвырнула сумку так, что та сперва шмякнулась о стену, и только потом упала на диван. Закурлыкал звонок, как будто телефон в сумке ожил от удара. Копаться в ней опять у Вероники уже не было ни сил, ни терпения. Матерясь, она рванула сумку за углы вверх: ту вырвало на диван всем содержимым.
Звонил Геннадий.
Вероника ощутила нетерпеливую радость перед извержением – какую чувствуешь за секунду до рвоты или истерического залпа.
Геннадий едва успел воткнуть свое нетерпеливо-недовольное «Ну?» – как она завизжала:
– Я решу твою проблему. Я все твои проблемы решу. Но сперва ты реши хотя бы одну мою!!! Потому что это! Твоя проблема!!!
Тяжело дыша от ярости, она ждала, что Геннадий осведомится: «Это все?», или «Что это было?», или еще что-нибудь в таком духе. И тогда она… Тогда она… Но голос его был обеспокоенным и теплым:
– Ника, что случилось?
И Вероника заплакала:
– Крыса, – вставила между всхлипами она. – Ко мне прицепилась крыса. Это может быть фигня. А может, полная жопа.
12
Перрон пах, как пах всегда, даже когда между Питером и Москвой еще не пустили скоростные «сапсаны» и поезд телепался всю ночь, по пути роняя на шпалы говно и мазут.
– Слышали, слышали. Неприятная шняга, – голос в телефоне звучал так, будто это собеседник был в Москве, а Петр – в Африке. Его собственный голос звучал с каким-то металлическим эхом.
– Чего? – переспросил Игорь. – Ты что, из сортира разговариваешь? Фонит.
Петр накрыл телефон ладонью – чтобы в трубку не просочилось рокочущее бульканье, в котором ни один иностранец с каким угодно fluent Russian никогда бы не разобрал: «объявляется посадка на поезд…», «…отправляется с пятой платформы…», «Москва – Новосибирск отправляется…». Отсюда Петр видел отца, тот разглядывал пеструю стену журнального киоска, плечо оттягивала сумка.
Наклон тела, напряжение затылка почти не выдавали, что отец на самом деле спиной слушает, искоса подмечает все. Повадки старого сыскаря, – Петр им гордился.
– А еще что слышали? – повторил он.
«До отправления поезда…» – опять зарокотало из динамиков. Петр ладонью зажал себе свободное ухо.
– А должны?
Петр услышал зевок. Он почти увидел, как Игорь положил на стол сперва одну ногу, потом другую. Как отхлебнул из бутылки минералку.
– Конго страна маленькая, – добродушно, хотя и по факту неверно заметил Петр.
Давить он на Игоря не мог.
Частная военная компания «Викинг» не принадлежала «Алмазу». Она не принадлежала и Борису лично. Кто ею владел, не знал ни Петр, ни даже скромный гражданин Барбадоса, который значился по документам ее директором. Но ЧВК «Викинг» обслуживала шахты в Конго давно. Отгоняла, отпугивала от золотых капель и драгоценных леденцов разнообразных человеческих насекомых. С Петром Игорь сработался, несмотря на то что сам «давно утратил веру в человечество». Только на это Петр и мог сейчас рассчитывать.
На хорошее отношение.
– А что папаня сам тогда не позвонит не спросит?
«Папаней» они между собой называли Бориса.
– Так он и спрашивает. Через меня, – теперь уже откровенно врал Петр, поэтому говорил особенно настырно.
– Передай, все тихо.
«Вот блядь», – подумал Петр. Разговаривать с Игорем было все равно что ловить руками миногу: скользкую питерскую рыбу с полным ртом зубов.
– Ребята на ушах?
– А нам-то чего на ушах? – не понял Игорь: – Это все далеко от нас случилось.
– А что там реально случилось с этими журналюгами? В курсе?
– Говорят, грабанули на дороге, – ответил Игорь.
– Кто говорит?
– Жандармы черножопые. Типа когда приехали на место, ни камер, ни оборудования в их тачке не нашли.
Игорь опять зевнул:
– …Небось сами жандармы все и спиздили. Когда приехали на место.
Насколько Игорь восхищался Африкой, настолько же не испытывал к ней романтических чувств. Работа не позволяла.
– А кто-то из наших может знать?
– Я, – ответил Игорь: – Что знаю, изложил.
– А водила ваш? Наш. Который был с ними.
– Водила наш так обосрался, что каждый раз разное рассказывает.
– Например?
– Например, что напавшие говорили по-арабски.
– Это приоритетная версия?
– Это одна из версий.
– Другие журналюги уже налетели?
Игорь ответил с запинкой:
– Попытались.
Петр уловил запинку. «Уже хорошо», – сделал вывод: значит, кто-то там сейчас есть. Еще одна ниточка, за которую можно потянуть. Кто-то, кто знает больше. Кто расскажет больше. Кто-то, кого – если уж начистоту – это больше волнует. Игоря убитые в Конго российские журналисты волновали не больше, чем если бы в саванне нашли трупы антилоп.
Игорь командовал наемниками-»викингами» в Африке уже несколько лет. Петр подозревал, что вынесут его с работы только вперед ногами: в Москве его было так же невозможно представить, как льва или носорога. Игорь сам это понимал.
Его равнодушие к случившемуся могло в равной степени быть подлинным и напускным. Африка меняет человека.
– О’кей. Привет слонам.
– Привет, – попрощался Игорь.
