– М-да, может, леопардовые штаны это перебор, – согласился.
Их Лида купила, должно быть, в пылу распродаж: когда скидки достигают 70–80 процентов, плавится самый хороший вкус и вскипает даже самый рациональный мозг.
Петр бросил леопардовую тряпку на пол. Туда же хотел отправить ярко-розовое чудовище в воланах. Но глаза у Светы вспыхнули:
– Ух ты… Крутец…
– Ты так считаешь?
Она тут же приложила розовое облако к себе. Забыла про Петра – завороженно утонула в зеркале.
– Хорошо, – согласился Петр.
Выглядело это достаточно ужасно и как следует дорого.
– Надевай. Я за дверью подожду.
В коридоре достал телефон и отбил Лиде смс:
«Выбрал платье. На шкирке написано Lanvin, цвет истерический розовый. Можно?»
Света выплыла, обалдевшая и слегка смущенная. В душе радуясь, что побрила утром ноги, – а ведь раздумывала, стоит ли?.. От каждого шага воланы ходили ходуном, приятно щекотали и обвевали ноги.
От нее пахло свежим потом, как от школьницы, взволнованной первой дискотекой.
– У меня никогда не было ничего такого красивого, – застенчиво призналась она, поддернула вверх вырез, скрывая край не совсем чистого лифчика. Занервничала: – Не испортить бы. Не дай бог… Красота какая… Мамочки.
В руке у Петр звякнул прилетевший ответ: зеленая рожица, блюющая рожица и одно только слово – «дарю!».
«О’кей», – подумал Петр: что бы это ни значило.
Куртка Светы с африканским тушканом сюда не годилась. Петр взял с кресла синее пальто с искрой. Света благоговейно нырнула в подставленные рукава. Выпростала из-под воротника хвост волос.
– Волосы, – сказал Петр.
– А чо?
– Ладно. Время есть. Какой у тебя размер?
– Чего?
– Ноги.
К счастью, Лидин был больше. Петр затолкал в носы туфель мятую бумагу. На мысках, на сумочке сверкали стразы. Главное, «богато».
Другая популярная точка зрения гласит, что, узнав хорошо свою жену, можешь считать, что знаешь о женщинах почти все.
В машине Петр набрал в навигаторе салон на Лесной улице. Лида им пользовалась перед вечеринками. Там тебя делали, что называется, под ключ. Лида выскакивала из машины в стеклянную дверь – в джинсах и свитере, с волосами в хвост, с одежным чехлом через руку. А выпархивала из нее – наряженная, сияя свежим маникюром, свежим макияжем и свежей укладкой. «Они даже колготки на тебя сами надевают, – говорила она. – И сережки», – пока сушишь ногти.
…Надевать сережки в этот раз не требовалось. Ровно наоборот.
– Ой, – испугалась Света при виде стойки, при виде сотрудниц в белых кимоно и брюках. – А что им сказать?
– Скажи, что твой жених импортирует лимоны-мандарины.
– Стебешься, – глядела сквозь окно машины, сквозь стеклянную дверь салона Света.
– Серьезно, – возразил Петр. – Мандарины. Лимоны. И ему полтос.
Света выпростала каблуки на асфальт, выражение лица у нее было странное. От нее можно было ждать импровизаций. Импровизации Петра не устраивали – только четкое следование плану.
– Я серьезно, – с угрозой крикнул вслед Петр.
2
– Мандарины? …Мандарины это чудесно…
– И лимоны.
– Чудесно.
Дмитрий Львович улыбался, сцепив руки на животе, кивал словам собеседницы. «Есть такие талантливые русские телки, – думал он. – Ее выпусти на рю Камбон с платиновой картой, она ее обнулит, а результат все равно будет, как с рынка в Коньково». То ли это приговор миру высокой моды в его погоне за кредитками арабских и китайских дам. То ли загадка русской души. Дмитрий Львович ответа не знал.
– Желтые лучше, – хихикнула телка. – Типа намек на лимоны. Главное, чтоб – во! Большие лимоны.
– Ну душенька, даже не знаю, я ли могу вам помочь.
– Ой нет… – вытаращилась та. Захлопала приклеенными ресницами.
– Желтые алмазы? Я работаю с камнями, только если они огранены, причем самое позднее в девятнадцатом веке. Или если вещь сделал Лалик.
– Хто?
«Не переборчик ли?» – на миг испугалась Света. В ее родном городе «хто» не говорили. Но по лицу Дмитрия Львовича скользнуло отвращение: он «хто» проглотил. И Света презирала таких. Думает, что самый умный. Такой весь культурный. Такой весь тонкий. Коренной москвич. А копни – обычное хамло. Похуже многих из тех, кого он сам считает вторым и третьим сортом.
– Мне главное, чтобы каменюки – во, – поспешила подлить масла в огонь она. – В каждое ушко.
И сложила густо накрашенные губки бантиком.
3
– Ну? – повернулся к ней Петр. Света провела рукой над решеткой обогрева.
– Включи печку. Я тут с голыми ногами дуба врежу.
Петр прибавил градусов.
– Съел?
– Хрен его знает. Хитрожопый мужик. Взял мой номер. Типа нарисуется вариант если, звякнет.
– Значит, съел, – ухмыльнулся Петр.
Но Света все сидела, набычившись.
– Молодец. За службу премируешься этим во всех смыслах великолепным платьем.
– Лучше баблондель.
– Тебе нужны деньги?
Петр впервые задался этим вопросом. И понял, что ответ, конечно, утвердительный.
– Я в долг, – самолюбиво уточнила Света. – Чисто за квартиру один раз заплатить. Хотя вообще-то это Иркина очередь.
– Нормуль, – кивнул Петр. – Но и платье тоже можешь взять себе. Если нравится.
Она ухмыльнулась.
– Че-го?
– Нормуль, – повторила Света.
– Пошла в жопу. Я с тобой деградирую.
Света откинулась, довольная. Прижав к шее подбородок, так что образовался второй, она любовалась изгибом воланов, их шелковым блеском.
– В жопу только после тебя. Жена-то за платье не убьет?
4
Петр не ошибся. Едва Света вышла из галереи, Дмитрий Львович вынул телефон:
– Привет, крокодил Гена. Тебе везет.
– Как утопленнику, – последовало циничное.
– Нарисовалась соска, которой нужны желтые кирпичи… Нет, – хохотнул он в ответ на шутку начитанного собеседника: – Зовут ее тем не менее не Элли, и живет она не в штате Канзас. Она не собирается мостить ими дорогу. Ей нужно только два кирпича. На сережки. Больше ее хрен не подымет… Записывай номер.
В обычной жизни Геннадий подождал бы неделю. Или даже две. Таковы неписаные московские правила игры. Только с трудом добытое ценится. Неважно, речь ли о камешках или о девочках. Но из всех русских идиом сложную жизнь Геннадия сейчас описывала одна простая: «земля горит под ногами».
