Мамашки к тому же старались.
Они глядели на тонкую Людочку с мистическим ужасом восхищения и верили, что она – такая благодаря «пилатесу для мам», который они повторяли за ней. И если будут повторять много и прилежно (оплачивая каждый час по тарифу), тоже обретут сухое тело, состоящее из одних только мышц, вытянутых и крепких.
Она чувствовала, как от них к ней идет теплый ток внимания. Они дарили ей восторг и обожание, которое в театре получает только ведущая балерина. С ними Людочка отдыхала душой.
Физически, конечно, тоже. Это вам не в «тенях» в «Баядерке» – скакать на одном месте, пока ляжки не сведет.
Людочка не знала, что твоя тайная жизнь – тайна, только пока кто-нибудь не захочет присмотреться к ней поближе.
Она выпорхнула из артистического подъезда, предвкушая энергетический заряд от встречи с «мамашками». Настроение было прекрасным. Перед ней сверкнула, затормозив, какая-то тачка, отсекая от улицы. Но и это не испортило настроения. Людочка взяла правее. Но тачка дала по газам, сдала задом – опять преградила ей путь. Блеснула дверь.
Людочка напряглась. Но зря. Мужик был приличный, улыбался:
– А я вам кое-что привез. От Вероники. Как она обещала.
Людочка оглянулась: туда, сюда. Никого знакомых. Шагнула к окну.
– Давайте.
– Да не на улице же!
– Я спешу.
– Я тоже. Залезайте, – кивнул он на пассажирское сиденье. Людочка торопливо обежала. Села. Остренький блеск в ее глазах еще не погас, как щелкнули запоры. И мужик стал выруливать в полосу движения.
У Людочки от ужаса пропали с лица веснушки.
– Заодно вас подвезу. Куда вам надо?
Он не быковал, не угрожал, не хамил, не истерил, у него были нормальные зрачки и он не отпускал странные шутки. Наконец, он говорил как воспитанный человек. Возможно, он говорил правду.
Людочка ответила тоже правду:
– На Китай-город. Адрес…
– Я знаю адрес.
Опять стало страшно. Но машина катила, и по ходу движения страх стал отпускать. Улицы Людочка узнавала. Похоже, везли ее и правда на Китай-город. А не за город, чтобы убить и сбросить расчлененное тело где-нибудь за кольцевой дорогой. Она позволила мышцам расслабиться. Незнакомец снова заговорил:
– Значит, смотрите… Люда. …правильно?
– Да. А вас как зовут?
– Не важно. Мы с вами сейчас немного поговорим. По дороге к вашему фитнес-клубу. Потом мы еще раз встретимся. Вы мне сделаете маленькое одолжение…
«Ага. Бегу и падаю», – стремительно подсчитывала свои шансы Люда. Они казались ей неплохими.
– И больше вы меня не увидите, а я вас.
«Не то слово. В театре сколько у нас подъездов?» Вскользнуть и выскользнуть она могла в любой, он не сможет подкарауливать ее каждый день возле всех сразу. А тому мужику она…
– …Да, кстати, откройте. Отделение перед собой, – показал мужик на панель перед ней. То, что все называют отделением для перчаток и где хранят что угодно, только не перчатки.
Людочка отжала дверцу.
– Вынимайте. Не стесняйтесь. Не кусается.
Она вынула. Ломбардные квитанции. Ее квитанции. На украденные вещи.
Незнакомец был все так же спокоен:
– Кстати, я вас не осуждаю. Кругом соблазны. Я сам слаб… Пока все понятно?
Она не сразу кивнула.
– Очень хорошо. Вероника так и сказала: у меня с вами проблем не будет – вы все схватите на лету.
От этих слов задница у Людочки даже сквозь пуховик примерзла к сиденью.
– Когда встретимся? – просипела она. Кашлянула. – Где?
– Вот! – обрадовался тот. – Теперь и сам вижу, что вы быстро соображаете. Да не пугайтесь, что вы! Просто маленькая дружеская услуга. Завтра. В театре.
– Завтра прогон «Сапфиров».
– А нам это не помешает. Вернее, вам. Мы встретимся на минус седьмом этаже.
Людочка покорно кивнула, чувствуя, как под желудком что-то меленько дрожит.
С дорогой повезло: доехали они без пробок.
Занятие шло как обычно. Мамаши не сводили с нее глаз, двигая тяжелыми конечностями, переворачиваясь на своих ковриках, как тюлени. Но теплого тока Людочка не чувствовала. Она даже сама не согрелась от упражнений – ее била мелкая дрожь.
Когда мамаши вышли, одна задержалась. Большая, мягкая. Глаза сочувственно смотрели на Людочку, она помнила этот взгляд и как это бывает: больной и слишком блестящий взгляд человека, которого будят по ночам каждые два часа вот уже несколько месяцев подряд. И все-таки – сочувствующий.
– Вы заболели? – спросила мамаша.
Людочке захотелось упасть лицом в ее мягкую большую грудь, уткнуться в пухлое плечо. Но она выдавила улыбку:
– Нет-нет, все хорошо. Просто немного устала.
10
Впервые увидев Елену Авилову – вспенивающую невидимую волну длинными ногами в узких кожаных штанах, ногами, казавшимися еще более длинными из-за высоченных каблуков-шпилек и еще более тонкими из-за пышного мехового полушубка (в мех она начинала кутаться с конца сентября); с черными волосами, падавшими на спину, с алыми пухлыми губами, которых не касался скальпель пластического хирурга, – то есть во всей ее красе, всякий бы подумал: стерва.
И ошибся бы.
Елена Авилова была добра спокойным благодушием женщины, которая считала венцом любой карьеры выгодное замужество и сама вышла замуж вовремя и удачно.
Она была не жадна, щедра и охотно делилась – потому что у нее, вернее у мужа было столько денег, что кончиться они не могли. Она даже не предполагала, где у них может быть дно. А муж денег на нее не жалел.
Она была независтлива – роли королев и владетельных герцогинь утоляли ее самолюбие: партии-то афишные! А убиваться на уроках ради роли с танцами было лень ей самой. Ну и еще она слишком любила туфли на высоких каблуках, чтобы расшлепывать и уродовать ступни балетом.
Она почти всегда была в ровном хорошем настроении – по той же самой причине.
Не любить ее могли только люди, которым с детства приходится рассчитывать только на себя, тяжело работать за каждый рубль, зависимые от капризов фортуны, начальства, природы. Короче говоря, не любили ее в труппе почти все. Но так как амбиций Авилова не выказывала, то и зла не делали. Поэтому ничто не мешало ей думать, что людям она нравится.
Это, пожалуй, была единственная ее слабость. Молчаливого одобрения зеркала и всегда шутливого и снисходительного одобрения мужа Елене Авиловой было недостаточно.
Как понравиться Беловой, Елена Авилова обдумывала тщательно и не спеша. Она любила дарить подарки. Было приятно ходить по магазинам, смотреть, думать – покупать; невозможно же бесконечно покупать все самой себе.
