Человек, который знает все про минус седьмой этаж. Который может туда пройти. Который на минус седьмом этаже ориентируется, как дома. Который знает, где там можно что-то прятать так, чтобы никто не нашел. Что-то большое. Пятьдесят килограммов.
В памяти Петра вспыхнула ярко освещенная ложа, ярко блестевший зал. На дебют Беловой собралась вся Москва. Вся семья Скворцовых. Вера, Виктор, Аня, Борис. Аня что-то странное тогда сказала Виктору. А он еще подумал: ну Аня, она вообще малость прибабахнутая… Что? В рокоте публики подвывали скрипки. Что сказала Аня?
Петр разлепил губы:
– Охуеть.
Света тотчас отозвалась:
– Я тоже так подумала. Ну и название: язык сломаешь. Неужели не могли просто сделать аббревиатуру? А еще лезут работать в России.
Телефон зазвонил: Полина Иванова-Бусьон.
– Да, Полина!
– Ты что, выпил уже?
– Ты что. Я же за рулем.
– Голос какой-то стукнутый.
– По жизни такой. Ну как?
– Я в системе. Какой номер?
Петр открыл в телефоне фото паспорта Ирины. Продиктовал цифры.
– …Так, посмотрим. – Полина фыркнула. – Она значится как владелица компании. Подали налоговую в срок. Сейчас я пальцем посчитаю нули. Подожди… Да уж, с такими деньгами я бы точно не работала.
Она назвала цифру.
Потом спросила:
– Ты еще здесь?
– Просто охуел, – признался Петр. – Продиктуй мне, пожалуйста, название компании по буквам.
Полина продиктовала.
Петр набирал его прямо в гугл.
– Спасибо, очень помогла.
Нажал отбой звонка. А потом – значок с лупой. Выпрыгнули результаты поиска. Петр кликнул на пер- вый же.
– Охуеть, – повторил. Если это и была любовь, она не мешала деловым интересам.
– Что там? – сунулась Света.
Петр бросил брошюру Свете обратно на колени.
– Ой! Что делаешь! Ебанулся совсем! – завизжала Света, вжимаясь в кресло.
Машина рванула с места почти по диагонали.
Петр смахнул навигатор: где искать Бориса, подсказки не требовались. Взвыли вслед клаксоны. Водители, которым пришлось бить по тормозам, несомненно, добавили к вою много неласковых слов. До Петра они не долетели.
5
Борис лежал на узкой кровати. Их в номере было две, и они с Верой сдвинули их вместе. Борис смотрел на окно, в которое бил снег. Если лежать так день, два, три – а снег будет идти, идти, идти – то залепит, занесет окно. И слава богу.
– Ничего себе, – приблизился голос Веры за спиной. – В новостях пишут, премьера сняли. В связи с этим отравлением эфэсбэшного генерала в Америке. По слухам. Ты ведь его знал?
Спина Бориса не ответила ей. Вера забралась коленями на кровать, протянула мужу телефон, открытый на ленте новостей.
– Не важно, – ответил Борис, не повернувшись. Вера бросила телефон на тумбочку у кровати. Погладила мужа по спине. Он перевернулся на спину. Глядел в потолок.
Вера восприняла это как проявление интереса.
– Ну, премьер все-таки. Пишут, то ли правда доигрался, то ли его просто бросили, как кость, всем этим западным странам, которые грозили санкциями, если президент не выступит с реакцией…
Борис закрыл лицо ладонями, провел, как бы смывая. Вера молча легла рядом. Она чувствовала теплый бок мужа.
– Ты выспишься, отдохнешь… Вернемся в Москву. К обычным делам. Компания…
– Сомневаюсь.
– Почему?
– Когда вернемся в Москву, мне скорее всего предложат национализацию компании.
– Отдать государству?
Борис кивнул.
– Но это же твоя компания!
– Брось. Ни у кого нет ничего своего. Особенно компаний.
– Но ты же ее…
– Мне просто дали ее подержать. А теперь заберут. …Не важно. Вер, помнишь, когда Аня, – Борис запнулся, подбирая выражение, – сломала ногу.
Жена молчала. Потом подтянула к себе подушку, положила на живот, обняла. Как будто хотела защитить свой мягкий живот от того резкого, что собирался сказать Борис. От того колючего, чем били воспоминания: запах дезинфектора, мятного цвета простыни, железные спицы.
– Тогда я понял: все не важно.
– Тебя тогда чуть не убили, – прошелестела рядом Вера.
– Не важно… – он вспомнил ту свою ложь, ощутил легкий укол стыда, но только легкий – ложь-то во спасение. Заговорил: – Тогда я ехал и думал только об одном. О вас. О тебе, Ане, Вите. Только вы – это то, что важно. Единственное, про что я могу сказать «мое». Мои. Моя жена, мои дети, моя семья… Вер, я до того был не очень хорошим мужем.
Она повернулась, но он уже продолжал:
– До того дня. До того, что с Аней… Я… Я ведь все понимаю, она меня до сих пор не простила.
– Ну что ты… – попыталась возразить Вера, но сама слышала, как неубедительно, фальшиво звучит ее голос.
– Да. Как она смотрит. Как говорит. Вернее, не разговаривает со мной. Она с Витей ближе, чем со мной.
– Они ближе друг другу по возрасту, чем мы – им.
– Нет, с тобой у нее иначе.
– Ну, мы женщины.
Борис положил свою руку на ее, как бы останавливая ненужные, никчемные оправдания:
– Я все сам понимаю. Но после того дня… Ты понимаешь… Я понял: вы – единственное, про что я могу сказать «мое». Моя семья… После того дня я никогда… Никогда… Как отрезал. Ни разу… Все. Никаких. Ни одной…
Он никак не мог выговорить это слово. Интрижки? Романа? Увлечения? Женщины?
Он попробовал улыбнуться:
– Я захотел стать идеальным мужем и отцом. Еще до того, как это стало модным.
– Ты всегда им был, – Вера перевернулась на бок. Положила свою вторую руку поверх его. – В моих глазах. Несмотря ни на что.
– Для меня только одно важно. Ты. Дети. Вы.
Вера прижалась покрепче.
– Все, что я делал, это только ради вас.
Они лежали, чувствуя тепло друг друга. А Борис – еще и прислушиваясь к телу жены: напряглось оно или ему только показалось?
– Давай вставать. Пора, – сказала Вера.
– Ты мне веришь?
– Конечно… конечно, верю… Вставай, – она поднялась, села.
Борис вздохнул.
– Ну что?
– Я немного ссу.
– Из-за того, что президент молчит?
– А, – махнул рукой Борис. – Нет. Там все как раз ясно и понятно. Я уже знаю, что будет.
