– Здорово! – обрадовался на экране Кириллов, и Снежана умолкла. Кириллов добродушно и серьезно смотрел на мальчика. – А мне туда можно пойти?
Костя не ответил. Наклонив голову, он наблюдал, как вращаются колеса игрушечного автомобиля.
Кириллов ждал.
– Хорошая, – сказал Костя. Глядел на колеса.
– Он хочет взять эту машинку туда с собой? – спросила Снежана.
– Хочешь, возьмем ее с собой? – озвучил за нее в комнате Кириллов.
Кивок.
– Большой дом, – сообщил Костя.
– Ты ходил с Ирой в большой дом?
Кивок.
– Тебе понравилось? – снова спросил Кириллов.
Кивок.
– Ира в большом доме?
Костя помолчал. Потом:
– Там Элмер.
Положил щеку на стол. Машинка в его руке выписывала на столе виражи.
Кириллов весело предложил:
– Ну тогда бери машинку и пойдем.
Костя поднял голову. Оживился, ткнул пухлым пальцем:
– Туда!
Большим домом, где Косте понравилось, мог быть только театр.
Это Костя еще раз подтвердил на площади:
– Туда.
В сливочном небе реяли скульптуры на крыше театра. Петр заметил, как между театром и «Евразией» притормозил фургон. Стуча по асфальту когтями, натягивая поводок, выпрыгнул спаниель в неоновом зеленом жилете. За собакой – сопровождающий. Кириллов махнул ему рукой. Тот кивнул. Дал псу команду, собака послушно села, чтобы Костя с мамой, Кириллов, Петр, два мента в гражданской одежде прошли первыми.
– Но только никто тебя не слышит, не видит… – еще раз предупредил Петра Кириллов.
– …И я здесь никто, – продемонстрировал понятливость Петр. Кириллов кивнул.
Об их приходе предупредили. Их ждали. Администратор тут же присел на корточки перед ребенком.
– Привет.
Но тот обнял ногу матери, как ствол дерева, затем протянул вверх растопыренные пальцы: «на ручки». Смирнова подняла его, усадила себе на бок, Костя сел, обхватив мать ногами.
Администратор выпрямился:
– Все же я настаиваю, что через служебный подъезд ребенок пройти не мог. У нас пропускная система.
Охранники выглядывали из высокой будки, наполовину стеклянной. «Маленького ребенка они могли и не заметить, – подумал Петр. – Если не ожидали увидеть. Спросить бы, приводят ли артисты с собой детей… Конечно, приводят: заболела нянька, не смогла бабушка…» Но держал данное Кириллову обещание быть немым и невидимым.
– Туда, – радостно крикнул Костя. Все от неожиданности повернулись к нему. Он показывал пальцем за проходную.
– Туда?
– Туда!
Администратор порозовел, как после лыжной пробежки морозным утром:
– Но он же совсем маленький!
– Он все понимает! – с места в карьер завопила мать. В ней чувствовалась давно вызревшая ярость человека, привыкшего к постоянным окрикам общества: не кормите грудью здесь, не лезьте с коляской сюда.
– Он всех взрослых, если видел, узнает, – наскакивала она. – И в лицо, и по имени.
Кириллов тихо встал между ними, гася перепалку.
– Туда – Ира? – поинтересовался он у Кости в такой манере, как разговаривают с иностранцами, плохо знающими русский.
– Там Ира? – переспросила ребенка мать. И хитро уточнила: – Или там бабушка?
Кириллов показал ей большой палец из-за плеча ребенка: молодец. Та ответила ошалелым взглядом. Опять заглянула сыну в лицо:
– Костя. Бабушка там?
Миша помотал головой. Знал разницу!
Опять наставил пухлый палец:
– Туда! Туда!
Администратор вперил взгляд василиска в собственную пехоту.
– Не может такого быть, – забубнил из будки охранник. Петр понял: низшему звену безопасности театра влетит по самое не горюй. Такой просос! И день, как назло, выдающийся. В театре был глава государства. А театр, оказывается, охраняли три обезьяны: одна не видит, другая не слышит, третья не скажет. В будке сидели две: та, что не видела, и та, что не слышала. Оправдывались:
– Вход строго по пропускам. А пропуска с фото и печатью.
…А третья обезьяна? Которая и видела, и слышала, но молчит. Вот бы кого найти. Но где искать? – размышлял Петр.
Впустила сквозняк, стремительно прошла, вынося носки врозь, девушка с гладко прилизанными волосами, на плече спортивная сумка. Кивнула охранникам. Своя. Те – ей. Металлическая рамка запищала. Те и ухом не повели. Комета со спортивной сумкой пронеслась, не затормозив.
Петр и Кириллов обменялись взглядами. Оба подумали одно и то же. Администратор заметил их взгляды. Осекся.
А Костя уже злился, делал, сидя на матери, такое движение пятками, как будто давал шпоры коню:
– Туда!!!
– Генерал, – не удержался Петр.
Администратор что-то заблеял. Кириллов приложил к уху телефон и попросил вожатого начать работу с собакой.
3
Вундеркиндом Костя точно не был. Лестницы, коридоры быстро его запутали. «Туда» теперь звучало без уверенности. «Я бы сам заблудился», – подумал Петр.
– У меня руки отваливаются, – пожаловалась мать.
– Стойте здесь, – велел Кириллов. – Васильев, Козлов, с ними, – оставил стражей.
Мать спустила ребенка на пол.
Зато спаниель дело знал. Он загребал передними лапами, толкал задними. Тянул провожатого дальше, как будто видел след няни и ребенка в виде огненных стрелок: туда!
Кириллов и Петр не отставали. Позади пыхтел администратор.
Опять лестницы, лестницы.
Когти стучали и скрежетали по полу.
– Глянь, – придержал полицейского Петр. Показал.
Кириллов присел на корточки: на стене, невысоко от пола отпечаток детской ладони. Бурый. Костя карабкался здесь по лестнице вверх.
– Ее с ним в этот момент не было, – тихо заметил Петр. – Иначе бы Костя держался не за стену, а за няню.
Иначе руки его не были бы в крови.
Администратор не слышал их слов, но увидел отпечаток. Из розового стал багровым.
– Мы попробуем выяснить, кто из сотрудников мог выписать разовый пропуск, – пошел на попятный он.
Кириллов уже вызывал по телефону техника с лабораторным чемоданчиком.
– Идете там? – позвал из коридора вожатый.
Но долго ходить не пришлось. Собака привела в просторный зал. Их окружало пространство, странно изломанное на коридоры, уступы, утесы огромными ящиками с металлическими углами. Стоял, задрав витые ноги, трон. Виднелись три оранжевых идеально круглых купола. Петр с нарастающим чувством абсурдности понял, что это апельсины. Очень-очень большие апельсины. Но сойти с ума не успел – вспомнил: есть такая опера, «Любовь к трем апельсинам».
