– Да сыриха чья-то.
Увидела, что тот собирается ее перебить, и быстро пояснила сама:
– Ну поклонница типа. Просто так называется. По коридорам болталась. Что еще они тут могут делать…
– Чья – не знаете? Кого-то из ваших подруг?
– Да вы что. У мелкоты вроде меня не бывает…
«Подруг», хотела сказать Люда. Но ему знать ни к чему. Он пришел и ушел, а ей здесь работать.
– …поклонников. Тут другой уровень.
И поняла, что сболтнула лишнее. Ну кто за язык тянул? Мужик тут же вцепился:
– Какой уровень? К прима-балерине приходила?
– К приме – может.
Поспешила добавить:
– Их у нас восемь. Балерин. В смысле – девять.
Но мужик уже засек ее оплошность:
– Прима-балерина-то одна?
Люда готова была пришибить себя. Ну зачем полезла! Зачем – понятно, впрочем. Но засада какая: не такой он дурак, каким прикидывался. Выползать из этого разговора надо было осторожно.
– Ну, – тщательно выбирала слова Люда, – не совсем. Как бы одна. Но есть и другая. Вроде как Вийт. Вероника то есть. Но в то же время и Белова.
Петр видел, что она здорово трясется.
– Люда, – заверил он, – я не знаю, как вас зовут. Я вас не слышал. И даже ни разу не встречал. Вы мне померещились.
На бледном лице обозначилась улыбка.
Петр гуманно добавил:
– Сейчас я отвернусь. Я когда повернусь, вы уже растаете.
Так и вышло.
Значит, осталось догрызть этот торт совсем чуть-чуть. До марципанового острия. Поговорить с прима-балериной.
Их две – в шатком равновесии: одна уже не, вторая еще не. С которой же начать?
Петр вынул из кармана, развернул и кинул в рот жвачку. Погуглил, открыл список артистов на сайте театра. Дарья Белова без грима была блеклой как моль. Круглые глаза, губы ниточкой – как будто фотовспышка сначала испугала ее, а потом Белова послала фотографа на три буквы. Но Вероника Вийт… «Красивая баба», – подумал Петр. И решил позволить себе человеческую слабость хотя бы в этой мелочи.
В жизни Вероника Вийт оказалась еще красивее.
Бессмысленно было окликать ее. Такую не пропустишь, с другой не спутаешь. «Даже слишком», поразился Петр. Красавица несла себя, мечтательно глядя вперед русалочьими глазами.
– Вероника, здравствуйте, – Петр сверкнул удостоверением. Та, не встречаясь с ним взглядом, прибавила шаг, вынося длинные тонкие ноги носками врозь. Прижала локтем объемистую сумку – а потом вообще застучала каблучками, перейдя на рысь:
– Да. А что такое? Поклонница? Какая поклонница? У меня много поклонниц… Не знаю, кто приходил… Кто-то. Наверное, кто-то приходил. Много кто приходит поддержать на спектакле… Нет, я не танцевала. Я заболела. Да, ну и что? Я часто выписываю пропуска своим поклонникам… Простите, у вас что-то срочное? Да, по делу, понимаю… Я очень спешу! Это важно? Оставьте свой телефон в режуправлении, я вам сама позвоню. У меня сейчас совсем нет времени.
Оставалась Белова.
13
Она не торопилась. Показала слишком широким и округлым жестом:
– Садитесь.
Сама села напротив, сложила руки на коленях, спина прямая. Ждет. Под ее серьезным, лишенным кокетства взглядом Петру стало не по себе.
– Послушайте, Дарья, – перешел сразу к делу он, – я ищу девушку.
Ни кивка, ни искры интереса. Ждет продолжения. Кажется, вот-вот спросит: на что жалуетесь?
– Она выглядит вот так.
Петр передал телефон. Белова протянула крупную костлявую кисть. Взяла, посмотрела на фотографию. Вернула телефон.
– Я ее не видела.
Бессмысленно переспрашивать. Сказано: не видела. Лицо как сейф. Петр впервые в своей практике почувствовал, что растерялся. Хотелось сказать: «Спасибо. Извините, что побеспокоил».
Может, и не врет. Она же в Москве от силы два дня. Она и в театре-то не всех еще знает. Сбежавшая красавица Вероника заинтересовала его куда больше. На ровном месте такие королевы не психуют. Все его ментовское нутро об этом вопило. Вот за эту ниточку надо тянуть… Он уже открыл рот, чтобы извиниться и уйти, как Белова сказала:
– Извините…
У них получилось почти хором. Белова опять умолкла: ждала, что он скажет. Он ничего не говорил, показывая, что тоже ждет – что скажет она. Тогда она заговорила:
– Я вышла из гримерки перед самым спектаклем. Прошла на сцену. Это был немного напряженный день, и я была немного занята.
– Я все понимаю, – Петр улыбнулся с видом заговорщика, даже подмигнул: – Москва, в сущности, поганый город. Но! Здесь живут хорошие люди. Я сам из Питера, я вас понимаю.
Белова вскинула на него глаза – большие и чуть выпуклые. Вкупе с длинными конечностями, словно скрепленными шарнирами в один сложный механизм, они придавали Беловой сходство с богомолом. Нелепая, какая-то стукнутая мешком, нескладная. Как она тут будет – среди всех этих московских пав? В этом торте? Захотелось ее подбодрить.
– Вы уже сняли себе квартиру?
– Скворцов мне купил, – просто объяснила она. Петр почувствовал, как под ним поехал стул, поехал пол. Нормальный такой сюрприз.
– Скворцов в смысле Борис Анатольевич?
Белова кивнула.
«Ну… Борис, – подумал Петр, и: – Бедная Верка». А какая же еще? Он попытался говорить так, как и следовало говорить с очередной любовницей шефа: доброжелательно, легко, оптимистично. Как ни в чем не бывало. Как с приятельницей. Рука в кармане нащупала телефон, прижала кнопку, выключая телефон.
– Ну, Борис Анатольевич поддержит!
Серые глаза опять вперились в него. Взгляд тяжелый и прозрачный.
– Да, он так и сказал.
Рука выскользнула, выронила телефон на пол, ковровое покрытие проглотило стук.
– Спасибо, что смогли со мной поговорить, Даша. Я понимаю, как трудно было вам найти время.
– Все в порядке, – проговорила Белова. – Если бы у меня не было времени, я бы так и сказала.
«Ну… Борис». Петр не знал даже, чему больше удивляется. Или это просто трофей тщеславия? Артистка, знаменитость, Большой балет.
На прощание она протянула ладонь. Петр пожал, ощутив, как в ней много костей. Как будто мнешь плавник.
Вышел, притворив за собой хорошо смазанную, ни звука не издавшую дверь.
– Пол-литра осталось. Возьмете?
– Что? – обернулся Петр. Женщина в куртке. Широкое лицо.
– Балерина заказала, а сама ушла, не предупредив.
Она отвернула край бумаги.
