– А зачем с ней встречался? О поэзии беседовал?
– Просто крутился по работе, за Скворцовым приглядывал, как ты велел, – не преминул подчеркнуть свое усердие он.
– Не тронул, а? – отогнал ладонью уточку Дюша. – Только руку ей сломал? Ногу?
Колька безмятежно ловил резиновую игрушку – она не давалась, прыгала на воде. Степан подтолкнул ее брату.
– Не тронул, – гнул свое. – Она приличная девочка. Чего ей руки ломать?
У отца даже глаза как-то побелели. Пальцы намыливали Кольке волосы, почесывали голову, смахивали со лба пену, чтобы не попала в глаза.
– Я тебя… Я…
– Это не как в те разы, – возразил Степан.
– …Смывай.
Степан наполнил водой пластмассовый ковшик.
«Тех разов» было много. После одного из них – «шлюховатой дрянью рода человеческого» оказалась одна из сотрудниц, и Степан взялся вразумить ее после корпоративной вечеринки – его вышибли с работы. Дюше пришлось дернуть за свои рычаги, чтобы устроить сына на другое теплое местечко – нынешнее.
– Когда я ее высадил, она была живая и не поломанная.
Дюша приставил Кольке ко лбу ладонь козырьком, чтобы мыло не попало в глаза. Степан осторожно наклонил ковшик, чтобы струя не испугала, принялся смывать шампунь. Колька блаженно прикрыл глаза.
– Урою, если узнаю, что это было не так, – пообещал Дюша. – Уладь это сам.
27
– Он какой-то странный, – все не могла успокоиться Лида. – Зачем говорить человеку такие вещи? Он же врач.
– Ну, наверное, он не просто трепался. Знает все-таки. Раз врач, – Петр пилил в тарелке курицу на пару и старался не соскользнуть с беседы. Лиде перипетии дня не испортили аппетит. Она жевала и говорила:
– Среди врачей тоже немало трепла. Помнишь, как в той клинике на Китай-городе мне врачиха сообщила: «У вас детская матка»?
Потом запила водой – алкоголь в их доме уже давно не появлялся. Вредно не только для зачатия, и до – тоже.
Петр не знал, как прекратить этот разговор: опять о детях. Но понимал, что прекратить его нельзя – Лида сразу заметит, и тогда…
– Да уж. Но это все-таки клиника при научном институте или как-то так, если я правильно понял. Не фуфло, чтобы тянуть деньги.
– Петь, ну как я могу не нервничать, если я уже нервничаю?
– Так сказал-то он – что?
– Что ничего делать не надо. Многие бросают все процедуры, машут рукой – расслабляются, и тогда оно само.
– Звучит, по крайней мере, понятно… Но мы, конечно, не бросим курс в «Потомках», – тотчас заверил он, понимая, что она этого ждет. – Там, похоже, знают свое дело и берутся основательно.
– Будешь еще рататуй?
– Давай. Лид, а поговори со мной о девичьем?
Та перекладывала ложкой овощи на тарелку.
– Ну? – удивилась жена.
– Мне прям нужен такой, знаешь, разговор девочек-девочек за бутылкой вина.
– Без вина, – строго напомнила Лида, тут же напряглась. – Ты что, днем, когда я не вижу, понемногу выпиваешь?
– Нет, ты что!
«А врач не дурак», – подумал он. Лида была на нервах.
– Ладно. Давай о девичьем.
– Вот тебе двадцать.
– Ох. А можно, тридцать хотя бы?
– А что с двадцатью не так?
– Мерзкий возраст.
– Я думал, всем женщинам хочется быть красивее и моложе – всегда, – признался Петр.
– Сейчас.
Лида вернулась с бутылкой, в другой руке скрещивались хрустальные ножки. Поставила бокалы.
– Я думал, у нас как в Эмиратах. Отрубают голову за каплю алкоголя.
– Оно безалкогольное. Раз уж разговор такой зашел.
Чокнулись, выпили.
– Ну. Мне двадцать, – пригласила к продолжению Лида.
– И вот тебя клеит мужик, которому, извини, уже так прямо шестьдесят.
– Шеф твой опять, что ли, закрутил? Вроде давно по бабам не бегал. Я думала, он прекратил совсем.
– Ну ты что! Такое пожизненно. Как алкоголизм.
– Давно о его романах слышно не было.
– Он с тех пор просто стал лучше заметать следы. Лид, ну не суть. Я сказал «Борис», просто чтобы ты представляла общие вводные. Внешность, деньги и так далее.
– Ну Борис нормальный. Что?.. Не категорически противный, я хочу сказать. Можно и влюбиться. Тем более деньги, знаешь. Можно отрицать сколько угодно, но это украшает.
– Свинья ты, Лида.
– Мне двадцать лет!
– Но он же понимает, что без денег она бы вряд ли на него запала.
– И что?
– Ну я бы сказал: очень даже что.
– Не деньги ведь нужны. Как правило. Если там не совсем уж прямо купи-продай…
– Нет, не похоже.
– Нужен покой. В сущности, что там его дает – крутые бицепсы, крутые мозги или крутые деньги, это как раз не очень важно… Конечно, есть девочки, которым нужны крутые ощущения, но от таких мальчики, по-моему, бегают. Очень даже можно полюбить человека за покой, который он тебе дарит.
– Да, но ведь факт остается фактом: он платит.
– Ну а почему ты думаешь, что ему это не нравится?
– Мне бы не понравилось, наверное.
– Но тебе же нравится, что у меня есть вот это все. Эта квартира, эти шмотки, что понадобились процедуры в «Потомках», их мы тоже можем себе позволить. Спроси себя… Ну вот и он. Он просто рад, что может. Вот и все.
– Не знаю.
– Я тоже не знаю, – призналась Лида. – Нам пока не шестьдесят. Тютчев писал. «На склоне наших дней нежней мы любим и суеверней». Больше не знаю.
– Последняя гастроль типа? Мне-то казалось, наоборот, к шестидесяти уже ничему и никому не удивляешься. Уже все видел. Всех, извини, переебал. Скучно. Ну не то что прям скучно. А лень возиться. Неохота вот это все… Другие интересы.
– Не совсем так, – задумалась Лида. – Знаешь, мне кажется, взрослому человеку сначала просто жалко юного: юность же, в сущности, очень дурацкая. Нелепая. Не дай бог снова двадцать. А потом уж само туда сползло… Ну типа по схеме служебного романа. Сначала и в мыслях не было, а потом оно само.
Петр только вскинул брови, принялся изучать рубиновые огоньки в бокале.
– Ну? Я тебе помогла? Утешила?
– Помогла… А по вкусу – простой виноградный сок.
За разговором бутылку все же прикончили.
Хотя вино было пустышкой – просто сок, разлитый в винную бутылку с винной этикеткой, – заснул Петр, как после перепоя. Свалился камнем на самое дно. Уже в следующий миг тьма была лесной. С просветами вверху.
