– Лида, – сказал он. – Пиздец. Я дома. Мы затопили соседей.
Лида закудахтала, заохала, забросала вопросами.
– Пока не понял, что случилось. Вызвал мастера, – успокоил он ее, наблюдая, как вода начинает свое разрушительное действие. – Воду перекрыл. Но тут полная жопа. Тапки плавают. Придется все сушить. Потом ремонтировать… Отдохнули, называется.
Вода подступила к его ботинкам. Он отошел.
– Не знаю… Думаю, ванной некоторое время пользоваться будет нельзя. Пока высушим, пока ремонт, то, се… В гостинице, может? Можно вообще в Питер рвануть. Ты подумай, как тебе меньше противно будет. И я тоже подумаю!.. Вот блин… Стараюсь не расстраиваться, – с фальшивой печалью ответил жене.
Переступил через набирающий силу ручей.
Эта квартира на Петровском ему тогда понравилась сразу. С первого взгляда. «Лид, прямо можно представить, что не уезжали из Питера». Жена с сомнением трогала проводку, выведенную поверх стен: не провода, а переплетенные шнуры. С еще большим сомнением заглянула на трубы. «Не уверена, что это комплимент». В их питерской квартире на канале Грибоедова, в старом доме, не знавшем капительного ремонта с самой постройки в 1890 году, все время что-то капало, прорывалось, вырубалось. Лида была сыта по горло.
«Починим!» – уверял ее Петр. Лида задумалась. «Вложимся в ремонт». Лида не спешила с ответом. «Знаешь, я могла бы жить в старой квартире, но только в которой никто не умирал. Особенно каким-нибудь ужасным образом», – наконец призналась она. В Питере, где сперва была революция, потом первый голод, потом репрессии, потом блокада и второй голод, потом второе колесо репрессий, с этим было трудновато. В Питере чужое горе так и сочилось из старых стен, если, конечно, у вас было немного распоясавшееся воображение и немного расшатанные нервы. У Лиды в тот момент все оно именно так и было.
Именно поэтому Петр принял предложение Бориса.
Именно поэтому переехал с Лидой в Москву.
Вторая квартира, которую хотел показать им агент в тот день, была в новостройке на окраине Москвы. «Свежий воздух!» – расхваливал агент. «Полная жопа», – перевел Петр. И решил за обоих: «Берем эту». Лида надулась. Потом сказала: «Но только если очень хорошо вложишься в ремонт». Петр обещал. В итоге ремонтом занималась Лида.
«Она чинит, я порчу, – думал Петр, глядя на воду. – Вот так у нас все».
Он постоял, послушал, как булькает у ног, как у соседей этажом ниже зарождается и набирает силу паника. Зажужжал дверной звонок. Петр отсчитал до пяти. Перекрыл воду. Закричал: «Иду!» Перед самой дверью громко: «Протечка у нас, я все вам оплачу». Набросил на лицо выражение раскаяния, уместное перед теми, кому только что затопил потолок, и распахнул дверь.
– Приветик, – сказал отец. – Круто, что ты еще дома. Ты уже поел? А что за протечка?
– Вы нас затопили! – донесся голос соседки снизу. – Потолок намок!
Затопали вверх шаги – их ритм говорил о готовности к схватке.
Петр высунулся:
– Да, простите… У нас тут жопа. Но я вам ремонт оплачу.
Отец шагнул через порог.
Отец кокнул над сковородкой еще два яйца. Петр сел за стол. Боком, как гость.
– Ну ты же сказал – «все хорошо», – объяснил отец, ставя тарелки. Вытолкнул лопаткой яичницу. – Я сразу и приехал.
– У меня все хорошо.
– Угу. А Лида где?
– На работе.
Воду уже собрали тряпкой. С соседями – объяснились.
– В прошлый раз, когда ты мне сказал, что у тебя все хорошо, тебя везли в Военно-медицинскую академию. С огнестрелом и подозрением, что придется делать пневмоторакс.
– А, – согласился Петр.
Взял вилку и нож.
Отец вилкой выпустил из яичницы жидкий желток. И Петр, жуя, стал рассказывать о своих находках. Жучке в телефоне и удаленных страницах в соцсетях.
– Не понял, – только раз перебил его отец. – А какое это имеет значение?
– Ай-пи адреса?
– Мне гораздо меньше нравится та, вторая девица.
– Балерина?
– Нет. Соседка.
– Противная, да. Но безопасная.
– Не в этом дело. Человеку свойственно не искать себе неприятностей, а бегать от них. От любых. Включая родную милицию. А девица эта к тебе так и липнет.
– Я больше не милиция, – скривился сын.
– Бывших ментов не бывает. Это пожизненно.
Отец оживил на столе айпэд и уткнулся в новости. Старая привычка читать за завтраком газету. Только вместо листов, пачкающих пальцы типографской краской, теперь экран. В кривое зеркало российской прессы отец не заглядывал. Предпочитал независимый портал, работавший по-русски из маленькой прибалтийской страны. Есть, читать и разговаривать – одно не мешало другому.
– Ну так что соседка? Чем тебя не устраивает?
– Суется больно. Вот чем.
– Просто тупая, как носорог. И такая же пробивная. Вот и все… Понимаешь, отец, человек, который удалил профили в соцсетях, оставил след. Ай-пи адрес компьютера или другого устройства, с которого он это сделал. И когда у тебя есть ай-пи адрес, то…
– Понял-понял. След. А почему оставил? Если не дурак, то сразу бы за собой все следы подтер.
– Нет, пап, ты не понимаешь.
– Я старая школа. Я больше по соседям побегать, с людьми поговорить. Другое поколение, чего уж… Что?
Петр остановился с ножом в одной руке, с вилкой в другой.
– Наелся уже?
– Другое поколение, говоришь?
Может такое быть, что человек, который удалил профили Ирины, и правда не совсем понимал, какой след оставляет? Может. Если человек – из поколения, которое выросло до прихода Интернета.
Но отец уже опять смотрел в экран.
– Ни хрена ж себе, – сказал экрану. – Ты ведь его знал по Питеру, да?
– Кого? – не понял Петр.
Отец развернул айпэд, подвинул к Петру.
– А по телеку в новостях у нас, конечно, будут молчать, – заметил отец.
На фотографии Андрей улыбался.
Троих журналистов расстреляли на дороге.
Кто, почему, как так вышло, сайт не сообщал: никто еще ничего толком не знал.
Петр взял айпэд в руки. Встал. Как будто это помогло бы понять случившееся. Но не помогло. Буквы складывались в слова, смысла в них не было.
Три изрешеченных труппа сейчас находились в столичном морге Конго. Ждали российского посла для транспортировки на родину. Перепуганный водитель – единственный выживший – противоречил сам себе.
Пальцы прыгали по экрану, набирали и сбрасывали разные новостные сайты. Петр пытался выловить больше фактов.
