Четвёртым фактором мне видится отсутствие чёткого понимания - и у депутатов, и у окружения Людовика XVIII - какие практические действия следует предпринять для восстановления монархии.
При королевском дворе рассматривалось два варианта. Первый изложил в обширном мемуаре роялист Мезьер (Mésières), с идеями которого, как он писал, были согласны уцелевшие сотрудники Парижского агентства, де Помель и Сурда
. Он предлагал опереться на исторический опыт и напоминал, как вскоре после 9 термидора на трибуну поднялся «великий мастер» (le Grand faiseur) Сийес, и по его предложению было принято постановление о том, что после 31 мая Конвент не был свободным, и, соответственно, большинство его постановлений после этой даты «были почти что аннулированы, Конституция Бентаболя
1793 года - уничтожена, и тут же принялись сочинять новую 1795 года». Этот силлогизм и нужно взять за основу.
План Мезьера изобилует подробностями. Необходимо, полагал он, чтобы в Совете пятисот было принято постановление очистить Законодательный корпус от депутатов Конвента. Совет старейшин и Директория утвердят его, и снова будут созваны первичные собрания, на которых при поддержке прессы победят депутаты-роялисты. Тогда другой депутат выступит с заявлением о том, что обе конституции, по всей видимости, 1793 года и 1795 года, были навязаны силой, а провозглашение республики не было санкционировано народом. Итогом этого выступления должно быть создание комиссии, которая рассмотрела бы этот вопрос. Комиссия предложит первичным собраниям высказаться в пользу королевской власти или республики. Если провести тайное голосование, сторонники монархии победят, король будет провозглашен и призван специальным декретом, после чего прибудет в страну во главе «отважной армии эмигрантов».
При всей фантастичности представлений Мезьера о революционных событиях в его плане нет ничего невыполнимого, он не сложнее того, который будет реализован в 1799 г. Бонапартом. Однако для его воплощения в жизнь требовалась согласованность действий, которая у роялистов отсутствовала, и большинство в обоих Советах, тогда как ни у кого не могло быть уверенности, что Совет старейшин эти планы поддержит.
Существовал и другой проект, разработанный уже в окружении короля
. Его автор полагал, что роялистам сначала нужно завоевать уверенное большинство в Советах, а это произойдёт лишь после выборов 1798 г. Их, в первую очередь, и нужно готовить, выявлять тех, кто имеет влияние на людей на местном уровне. Предлагалось обеспечить, чтобы выборщики донесли до собраний выборщиков мнение избирателей и голосовали в соответствии с ним, чтобы написанные правильными журналистами газеты и памфлеты распространялись в первичных собраниях и собраниях выборщиков, чтобы выборы депутатов проходили в соответствии с желаниями первичных собраний. Если после этого Директория не прислушается к явно выраженному «гласу народа», депутаты должны проголосовать за иную форму правления. И лишь после этого король прибудет в одну из провинций. Таким образом, этот проект оказывался менее конкретным, нежели предложенный Мезьером, а главное, - означал потерю роялистами темпа и времени.
За несколько месяцев, прошедших между выборами и переворотом, королевский двор не успел даже решить, как именно следует инструктировать оставшихся во Франции агентов. Людовик XVIII склонялся к тому, чтобы, как и в 1796 г., транслировать через них своё стремление к компромиссу. Сменивший герцога де Ла Вогийона граф де Сен-При был с этим решительно не согласен. В апреле он делился с королём своими мыслями по поводу запланированных тем инструкций:
Мне кажется, в них слишком много деталей и красивых слов. Красноречие Гомера - отличный пример для подражания; самые простые вещи приобретают благородство, когда их произносит государь, он не должен говорить ничего, что требовало бы толкований. Зачем, Сир, давать вашим агентам такие инструкции? Разве они должны стать французскими
законодателями? Могут ли они выполнить эту задачу? Я не думаю, Сир. Ваши агенты в Париже должны стать в настоящий момент, с моей точки зрения, лишь тайными организаторами возвращения той покорности, которую должна проявлять в отношении вас французская нация. А если для них настанет момент заявить о себе, они должны выступить в роли простых исполнителей, принимая ad referendum
то, что им будет представлено для В. В. Если обстоятельства будут столь сильно торопить, что не будет времени написать В. В., нужно, чтобы они оказались способными выступить с заверениями, которые воодушевят благорасположенных и успокоят недовольных
.
Сторонникам монархии мог бы помочь соответствующий исторический прецедент; в годы Революции ссылки на такие прецеденты были очень популярны. Так, пример Монка заставлял роялистов искать аналогичного генерала и во Франции, а генералов подталкивал к сотрудничеству с королём. Однако в сложившейся ситуации было совершенно непонятно, что именно следует делать. Попытаться создать «союз скипетра и свободы»?
Сразу же призывать короля? Отказываться от Конституции 1795 года? Но как на это отреагируют народ и армия? Те, кто предложил бы провозгласить короля, могли выиграть, но могли и всё проиграть
.
Де Воблан писал:
Помните, с какой полнейшей скрытностью республиканец Монк, возглавляя армию и желая восстановить Карла II, действовал, казалось, в направлении, противоположном своей цели, и готовил решающий удар. Всякое деяние такого рода должно иметь начало, середину и завершение. Первые две части обеспечивают успех последней. Без средств и схожих действий во времена серьёзных потрясений лучше ничего не предпринимать, чем совершать бессмысленные попытки, поскольку они всегда лишь укрепляют позиции противоположной стороны. Либо эта партия хорошо управляет, и тогда против неё ничего не предпримешь, либо она управляет плохо и постепенно слабеет, тогда она сама приведёт к такому моменту, когда, имея превосходство, нужно атаковать
.
Более безопасным большинству депутатов казался другой пусть: объявить себя горячими сторонниками Конституции III года и начать бороться с ее нарушениями, среди которых в конечном итоге можно было назвать и «декреты о двух третях».
Так, на новом витке повторялся 1795 год: монархисты вновь выступали с республиканскими лозунгами. Мало кто из депутатов, репрессированных в результате переворота 18 фрюктидора, успел совершить нечто, что однозначно свидетельствовало бы о его симпатиях к монархии. Показательно, что если посмотреть воспоминания участников событий, написанные или изданные после Реставрации, то даже те из них, кто считался в 1797 г. роялистом, с жаром говорят отом,чтобылокрайненесправедливымпомещатьврядывраговРеспуб- лики всех тех, кто выступал за чёткое соблюдение Конституции III года Республики,
и кто готов был её защищать даже от посягательств со стороны исполнительной власти. Эти абсурдные, но, тем не менее, без устали повторяемые всеми органами демагогических страстей обвинения, привели к тому, что имена людей наиболее достойных уважения за свой патриотизм и свою приверженность Конституции оказались в проскрипционных списках 18 фрюктидора
.
Один из лидеров шуанов, Луи-Фортюне Гийон (Guillon), граф де Рошкот (Rochecotte) (1765-1798) прибыл летом 1797 г. в Париж. В своём письме оставшимся на Западе товарищам по оружию он делился тем, что увидел в столице:
