Людовик XVIII мог быть доволен: посеянные им «зубы дракона» проросли, и даже обильнее, чем он мог надеяться. В течение нескольких лет король делал всё, чтобы организовать контрреволюционное движение, обеспечить монархистам связь, финансирование, на которое могли закупаться оружие и боеприпасы, а экономическая и политическая ситуация в стране придали движению ещё больший размах.
Тем не менее Малле дю Пан писал в Mercure Britannique 10 августа 1799 г.:
Элементы огромной роялистской партии существуют, но без лидеров, без согласия между собой, без денег, без оружия, без власти, без мест сбора, да и самой партии ещё предстоит сформироваться. Четыре пятых фран
цузов испытывают отвращение к своему правительству, но не стоит забывать Дэвида Юма
: ошибкой английских роялистов в годы республики стало то, что они рассматривали всех, кто жаловался на новый порядок, как сторонников монархии
.
Не вызывает сомнений, что известный журналист не видел того, чего видеть не хотел: и деньги, и оружие, и согласие между собой, всё это у роялистов имелось. Прав он был лишь в одном: полного подчинения многочисленных монархических группировок своим планам королю добиться так и не удалось. Вместо того чтобы подняться согласованно, в нужный момент, повинуясь команде из единого центра (если, конечно, это было возможно с учётом средств связи того времени), монархисты в различных регионах страны во многом действовали сами по себе. Для того чтобы нанести властям решающий удар, этого, очевидно, было недостаточно, что заставило Митавский двор параллельно разрабатывать несколько планов, которые могли бы принести успех и помочь роялистам овладеть столицей.
Один из них был связан с Баррасом, которого всё ещё рассчитывали привлечь на свою сторону, поскольку политическая нестабильность увеличивала шансы на потерю им своего поста. Тот сценарий, который будет реализован 18 брюмера, мечтали воплотить в жизнь многие. Существовал, к примеру, проект Ш.Л. де Семонвиля (Semonville)
, по которому аналогичный переворот должен был совершить генерал Б.К. Жубер (Joubert)
. По словам Ида де Невиля, между Семонвилем и Жубером была уже достигнута окончательная договорённость, генерал женился на приёмной дочери посла, но в этот момент неожиданно получил назначение на итальянский театр военных действий. Заговорщики решили, что после первой же громкой победы Жубер вернётся в Париж, но 15 августа 1799 г. в битве при Нови генерал погиб
. Если бы эти планы реализовались, Баррасу в новой системе едва ли нашлось бы место.
Баррас сам выступил инициатором переговоров с Людовиком XVIII ещё в первой половине 1799 г. при посредничестве того же Фош-Бореля, который ранее вёл переговоры с Пишегрю. Инициатива постоянного члена Директории вызвала немалую настороженность короля - как он писал графу де Сен-При, «авантюры моих прежних агентов сделали меня подозрительным»
. Король даже специально просил своих людей во Франции убедиться, что его не обманывают и переговоры ведутся именно с Баррасом
. Ещё более скептически относился к этим переговорам д’Аварэ, написавший Людовику в марте: «В деле Барраса я не верю ни во что надёжное или благоприятное. Он настолько бесчеловечен, что более невозможно в нём видеть никого, кроме грязного интригана»
.
Несмотря на это, Людовик XVIII посчитал нужным запросить согласие на эти переговоры у Павла I. Император согласие дал, и в апреле в Митаву прибыл посредник, маркиз де Мэзонфор (Маіsonfort)
, который изложил королю все преимущества договора именно с Баррасом: тот якобы не собирался оставаться ни при дворе, ни у власти, а хотел только прощения и денег. В июле Людовик XVIII передал через графа де Сен-При, а тот далее через одного из друзей Директора патентные письма, обещавшие Баррасу прощение и компенсацию: жалование Директора за два года, то есть около 12 миллионов турских ливров, включая два миллиона для его соратников. Подробности договора были сообщены в Петербург и Лондон, которые взялись найти деньги
.
Тексты и доклада Мэзонфора, и патентных писем в исторической литературе приводятся
, однако очень сложно понять, существовали ли они когда-либо в реальности. Гойе, один из Директоров, в воспоминаниях и вовсе пытается представить эти переговоры как мелкую интригу, которую секретарь Барраса вёл с людьми Фош-Бореля, «которые его обманывали или были сами обмануты»
. В мемуарах Баррас также рассказывает эту историю
. О Фош-Бореле он пишет с большим презрением как об интригане, к рукам которого прилипали немалые денежные средства, выделенные англичанами на подкуп республиканцев. В воспоминаниях полностью приводятся несколько писем Фош-Бореля, а также более полный текст патентных писем, датированных 10 мая 1799 г. Впрочем, Баррас утверждает, что он был и оставался республиканцем, и Директория знала обо всех переговорах
.
Другие планы были связаны с генералом Пишегрю, хотя в окружении Людовика XVIII и отсутствовало единство по вопросу о том, стоит ли его использовать и в каком качестве. В июне 1799 г. президент де Везэ писал графу д’Аварэ:
Пишегрю, которого я лично не знаю, быть может, и разумный человек, а возможно, кроме того, он стал честным роялистом. Тем не менее 18 фрюктидора разумности ему не хватило. В то время он, без сомнения, ещё придерживался революционной системы, прикупил аббатство во Франш-Конте, которым пользовался без зазрения совести. Всё это звучит не слишком ободряюще для духовенства и для людей с твёрдыми принципами [...] Когда Пишегрю командовал республиканскими армиями или заседал в совете во главе партии, которая считалась значительной, то благо, которое он мог принести, могло заставить Короля даже включить его во Временный королевский совет. Но в настоящее время Пишегрю не имеет того значения и не настолько полезен, он практически превратился в обычного человека, и места Королевского агента будет для него достаточно
.
Напротив, находившийся в Эдинбурге шевалье д’Эн был полон энтузиазма:
Если правление пяти парижских Неронов и ненавистная республика вместе с ним не будут свергнуты, я думаю абсолютно так же, как и вы, месье, что в этом случае последовать примеру Монка будет тем лучше, что бывшему республиканскому генералу не придётся вторгаться во Францию с королевским знаменем в руках. Он призовёт в условленное место на границах с Юра под знамёна Конституции 95 года всех явных и тайных врагов тех, кто столь дерзко нарушил её 18 фрюктидора. Он сможет надеяться заставить тем самым сдать позиции армии Директории и дезорганизовать их, создав [в то же время] армию, которая будет полностью в его распоряжении, если только Англия согласиться на протяжении шести месяцев её финансировать. За первым же успехом этой армии последует смена трёхцветного знамени на белое
.
Людовик XVIII одно время вынашивал планы поставить Пишегрю во главе русских войск, которые бы предоставил Павел I
. Существовал и иной проект, который разрабатывали Ид де Невиль при помощи шевалье де Куаньи и графа де Креноля (Crenolles)
. Было решено, что де Невиль отправится в Англию к Месье, чтобы получить его одобрение и необходимые деньги, причём будет действовать от имени более известного принцу шевалье де Куаньи. Граф де Креноль решил к нему присоединиться, они проехали через Бретань, договорились с Кадудалем и де Фротте о том, что по прибытии Месье весь запад страны поднимется, и в октябре отправились в Англию. Генерал Вилло должен был поддержать этот план действиями на юге, а Пишегрю, который в это время находился в Швейцарии, пересечь границу, возглавить армию, которой он некогда командовал, и двинуться на Париж. Этот план получил полное одобрение Месье, но когда де Невиль с де Кренолем вернулись во Францию 12 ноября, то узнали о перевороте 18 брюмера
. Характерно, что Людовик XVIII об этом проекте ничего не знал, граф д’Артуа вёл здесь собственную игру
